Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Сердцу не прикажешь, Акулина, – повторил он вслух, соскакивая с валуна на мокрый песок. Теперь уже она была выше него. – Моя судьба в море. Другой пока что не вижу.

– Было б тебе и море, – сказала Акулька и тоже соскочила на песок. Она вдруг оказалась совсем вплотную к нему, почти касалась его плеча своим, Влас почти ощутил сквозь суконную гардемаринскую куртку касание её груди – качнись вперёд на полвершка – и коснёшься. – Никуда б оно от тебя не делось.

Он смолчал.

Да и что тут скажешь.

– Сердцу не прикажешь, – повторила Акулька, отворачиваясь. Теперь она смотрела в море – наверное, для того, чтобы мальчишка не видел её глаз. – Красивые слова. Господские. Мне такого и не придумать.

Она рывком поворотилась к нему, глянула прямо и остро – словно две льдышки из глаз укололи.

– Знаешь, – сказала негромко и враждебно. – Отец зимой сказал – хорошо, что у нас с тобой ничего не вышло. Говорит, не хватало ещё нам крамолы в родне, государевых ослушников. Висельниками вас звал да госпо́дой с посконным рылом.

Словно оплеуху отвесила.

Кадет сжал зубы, на мгновение в глазах потемнело. Едва сдержался, чтобы не спросить: «Что ж ты подошла тогда к висельной-то родне?»

– Прости, – тут же сказала она, отворачиваясь. – Я не хотела тебя обидеть… вдруг такое зло взяло. Так захотелось тебе больно сделать…

– Ничего, – грустно ответил Влас. Злость прошла, осталось только едва ощутимое злобное желание сделать что-нибудь значимое. А пустить бы тебе, Спиридон Елпидифорыч, красного петуха по всему хозяйству за такие слова!

Грегори, пожалуй, так и сделал бы, не задержалось бы у него.

Влас не таков.

– Прости, – повторила она, по-прежнему глядя в море. – Я и сейчас… только позови и не будет никакой свадьбы…

Кадет молчал.

Оклик со спины спас их обоих.

Спирькаподходил вразвалочку, сцепив большие пальцы на широком поясе тюленьей кожи, загребал песок броднями, войлочная шляпа сбита на затылок, губы кривятся в насмешливой улыбке.

– Бааа, – протянул он, остановясь в сажени от Власа и Акулины. – Какую важную птицу занесло в наши края… господин кадет…

– Гардемарин, – поправил Влас, незаметно разминая кисть руки. Было очень похоже на то, что придётся драться.

– О как… – с удовольствием сказал Спирька. – Гардемарин, значит. Господин гардемарин изволит обхаживать чужую невесту. Питерская важность покоя не даёт…

Он повёл плечом, словно готовясь шагнуть и ударить. Да что там «словно» – к этому и готовился.

– Спиря, – беспомощно сказала Акулька и тут же смолкла. Она могла наговорить сейчас сколько угодно слов – всё это было бессмысленно. Слова в таких случаях не значат совершенно ничего. Не помогут.

– А может, господину гардемарину поехать лучше в своей Питер, к столичным барышням да шмарам? – в голосе Спирьки нарастало что-то неуловимое, словно в самоваре становилось сильнее гудение. Вот-вот – закипит и выплеснется.

– Место на берегу не куплено, – холодно ответил Влас. – Ты хозяин всей Онеге, что ль?

– Не куплено, – подтвердил Спирька, криво улыбаясь. – Но я тебе ещё в прошлом году сказал, чтоб ты от Акульки подальше держался. А ты сейчас даже без дружка своего очкастого…

– Я и без дружка по берегу прогуляться могу.

– Можешь, – подтвердил Спирька. Его пальцы на поясе постоянно шевелились, словно что-то перебирали – вот-вот соберутся в кулаки. – Но с невестой моей говорить не моги!

– Да я не заметил, чтобы она была сильно против, – махнув рукой на вежливость (какая там вежливость, тут всё равно драки не избежать!) и сознательно обостряя, бросил Влас.

Вот сейчас!

Что-то глухо рыкнув, Спирька прыгнул к нему, ударил от души – кабы попал, мало бы Власу не показалось.

Не попал.

Гардемарин быстро шагнул к Креню навстречу, ударил прямым – джеб!

Спирьку снесло с ног, он грохнулся на спину в полный рост, но почти тут же вскочил.

– Вот это по мне! – весело выдохнул он, бросаясь к Смолятину. – Потешимся, господин гардемарин!

А потешимся, Спиря!

Дальше Влас на какой-то короткий миг (а может быть, наоборот, на целый час!) выпал из памяти и сознания – запомнились только какие-то стремительные движения, что-то мелькало перед глазами, кто-то что-то кричал, кто-то визжал (или ему показалось?!), глухо вспыхивала боль где-то далеко.

Очнулся.

Он стоял на песке, припав на левое колено, в левом виске что-то глухо стучало, отдаваясь болью на полголовы, с рассечённой брови тяжело капала в песок кровь, саднило в груди – не иначе как прилетело в середину грудины, как бьют обычно в русских стеношных боях. Болели пальцы левой руки, сжатые в кулак, на костяшках была ссажена до крови кожа.

Спирька сидел на песке, вытянув ноги, глядя на гардемарина удивлённым взглядом. На левой скуле у него тяжело наливался крупный синяк, правой рукой Крень потирал бок, а левой – грудь. Должно быть, Влас неплохо его достал.

– А силён, – протянул Спирька, пытаясь встать – ноги не слушались.

– А ну прекратите немедленно, два дурака! – долетело до них, наконец, откуда-то сбоку.

Акулька стояла на камне, сжимая кулаки, разозлённая и красная, почёлок сбился набок, коса наполовину расплелась.