Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Общего – только позолоченный стеклярусный ободок на лбу, одинаковый у обеих.

«Знакомые портреты, – подумал Влас. – Очень знакомые».

Цветные литографии Джорджа Бувье с портретов работы Адама Фриделя.

Ласкарина Бубулина и Манто Маврогенус, героини греческой революции.

Влас покосился на Иринку, она в ответ только чуть покраснела и гордо вздёрнула подбородок. Да, мол, вот такая я, тоже о подвигах мечтаю. Или о приключениях.

– Ещё одного портрета не хватает, – негромко сказал гардемарин.

– К-какого? – с запинкой и недоумением спросила сестра.

– Надежды Дуровой.

– А кто это?

– Она в войнах с Наполеоном служила в уланском полку, в мужской одежде сражалась, – пояснил Влас, всё ещё разглядывая портреты. – В корпусе офицеры рассказывали. Вроде как даже офицером была.

– Прямо сама сражалась? – спросила Иринка с восторгом и покосилась за его спину. Влас обернулся.

Ну разумеется.

За его спиной на тёсаной бревенчатой стене висели отцовские пистолеты и его, Власа, кортик.

– Не девчоночье вообще-то это дело, – хмуро сказал он, а Иринка топнула в ответ ногой:

– Это там… где-нибудь на Орловщине или Смоленщине! А я сама буду решать. Слыхал, как говорят, в наших краях: «Я – поморская жёнка, сама себе голова!»?

– Ну ты не жёнка пока ещё, – только и нашёлся, что возразить Влас. Иринка в ответ только насмешливо и чуть злобно фыркнула, вскочила с кровати, сразу угодив босыми ногами прямо в узорные кожаные выступки, отбросила волосы за спину, – видимо, решила, отложить заплетение косы на потом. Отодвинула заслонку печи, заглянула в чело.

– Иди, умываться, гардемарин. Кормить тебя буду.

Во дворе в огромной обомшелой кадке цвела дождевая вода. Несколько мгновений Влас раздумывал, сто́ит ли такой водой умываться, потом всё ж рассудил, что вряд ли эта вода грязнее невской, развёл руками ряску на поверхности – и словно окно в небо открыл.

Так бывает, когда глянешь в болотине в бочаг – посреди сплошной тёмно-зелёной с частыми ало-белыми крапинами клюквы моховой подушки – крохотное озерцо прозрачной воды, а в нём – пронзительная синь июльского неба с невесомыми клочьями косматых облаков.

Вот и сейчас – косыми стрелами метнулись через густую синеву ласточки, зависли соседские сизари, а тяжёлое бело-сизое кучевое облако на фоне перистой «мазни» вдруг показалось похожим не то на конскую голову, не то на собачью.

– Влааас! – донёсся из отволочённого окошка в сенях голос Иринки – сестрёнка, похоже, всё ж прибрала волосы и сейчас хлопотала в бабьем куте у печи. – Шевелись! Каша стынет!

На завтрак была пшённая каша с молоком, свежие блины на простокваше и всё тот же клюквенный взвар.

– Мать-то где? – спросил Влас, орудуя ложкой.

– К морю пошла, – махнула рукой Иринка, отбрасывая со лба непослушную прядь (волосы она и впрямь успела прибрать и заплести в косу – Влас даже залюбовался – коса была чуть ли не в его руку толщиной). Заправила её под почёлок и добавила. – Пироги с палтусом задумала, говорит, может, свежака купить. Карбас какой-то с утра прибежал.

Ну да. Того и гляди, отец воротится, а то и Аникей вместе с ним, если на Белое море служить направят. Вот мать и хочет пирогами порадовать.

– Что делать сегодня думаешь? – Иринка аккуратно свернула в трубочку блин, обмакнула его в свежие сливки, ловко и быстро, не уронив на выскобленную добела столешницу (скатерть постелить она то ли поленилась, то ли поопасалась, что запачкает) ни капли, сунула блин в рот и откусила кусок. Прожевала и добавила. – Ча́ек гонять со скуки?

– Ну да, – признал Влас, тоже сворачивая блин в трубочку. Поводил им над столом, прицеливаясь, выбрал блюдце с мёдом. Откусил кусок не менее ловко, чем сестрёнка (тоже не уронил ни капли), прожевал и признал. – В прошлом году как-то веселее вакации были.

О том, что вакации его идут всего только третий день, а он уже и подраться успел, и новости все узнал, он как-то не подумал.

– В прошлом году к тебе друг приезжал, – заметила Иринка. – Нынче ждёшь его?

– Не знаю, – Влас пожал плечами. – Может, да, может, нет…

– А как у него дела? – Иринка вдруг чуть покраснела и стала смотреть куда-то в сторону, словно за окном разворачивалось выездное представление бродячего цирка или хотя бы сергач прибрёл на пару с Петрушкой, который теперь пререкается с ручным медведем, а тот фыркает и отмахивается косматой лапой. – Его тоже произвели в гардемарины?

Влас усмехнулся, мгновенно вспомнив, как она в прошлом году смотрела на Лёве.

– Понравился, что ли? – весело спросил он, подмигивая, а девчонка вдруг зарделась.

– Он из корпуса ушёл.

– Как?! – глаза распахнулись широко, махнули пушистые ресницы. – Зачем?

– В Московский университет пойдёт учиться. Морская служба – это не его. Ему профессором быть, Карамзина дело продолжать, – Влас смолк – собственные слова вдруг показались ему какими-то пресными и казёнными.

Иринка поморщилась – то ли ей тоже не понравились слова Власа, то ли вообще была недовольна выбором барона. Ну да, как же - кабинетную работу выбрал вместо морской службы.

А она – уж не морским ли офицером стать мечтает, как те гречанки на литографиях?