Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Тёмно-синий мундир с капитанскими эполетами, худое, чуть тронутое морщинами лицо, загорелое до смуглоты то ли от южного солнца, то ли просто от природы такое, жёсткая щёточка усов на верхней губе, изрядно тронутых проседью, чуть грустноватые какой-то обречённой грустью глаза под косматыми неряшливыми бровями.

– Гляди! – почти тут же сказал Грегори, толкая Власа локтем в бок. – Капитан Жуковский!

Глеб промолчал, но видно было, что надзирателя узнал и он. А раз капитан Жуковский здесь, то и Дмитрий Иринархович тоже должен быть где-то здесь.

Капитан сидел недвижно, чуть прикрыв глаза – должно быть, чего-то ждал.

Влас беспомощно огляделся, замечая, что к ним уже начали приглядываться – по счастью, пока что только статские за столами поближе. Но до момента, когда на них обратят внимание офицеры, оставалось совсем немного.

– Дверь, – сказал Глеб негромко, кивая на полуотворённую дверь рядом с капитаном. – Он говорил, что арестанты обедают в отдельной комнате.

– Тогда пошли, чего стоять! – Грегори дёрнул Власа за рукав. – Не хватало ещё, чтобы кто из офицеров…

Он не договорил, но и без этого было ясно, о чём он.

Жуковский узнал их сразу.

– Кадет Смолятин?! – он впился взглядом во Власа – пока без подозрения, с одним только удивлением. – Кадет Смолятин и его друзья.

– Так точно, ваше благородие, – проговорил Влас, нетерпеливо поглядывая на полуотворённую дверь.

– Кадет Шепелёв, – отрекомендовался Грегори, видя, что капитан перевёл взгляд на него и Глеба.

– Кадет Невзорович, – сумрачно продублировал литвин.

– Что это вы забыли в таком месте, господа кадеты? – капитан казался удивлённым, но помор был уверен, что в глубине души Жуковский отлично понимает, для чего мальчишки пришли в кондитерскую. Поэтому кадет Смолятин не стал вилять вокруг да около.

– Господин капитан, я… мы бы хотели видеть лейтенанта Завалишина.

На лице капитана мгновенно протаяло выражение досады, и Влас мгновенно понял, что он третьего дня угадал – капитан и впрямь оказывал арестованным различные услуги по мягкосердечию или по жадности и трусости.

И чрезвычайно этим тяготился.

Но «коготок вязнет…»

– Что, прямо такое важное дело? – Жуковский старался смотреть в сторону, а на лице его, как пишут в романах, «пылало немалое внутреннее борение».

Пылало.

– Господин капитан, я даю вам слово чести, что ни я, ни мои друзья не станем передавать лейтенанту Завалишину никаких писем и не станем передавать никаких писем от него. И что весь наш разговор, если этого захочет господин лейтенант, вообще будет проходить в вашем присутствии.

– Слово чести, – повторил Жуковский, всё ещё раздумывая. Влас спиной ощутил направленный на него взгляд – словно в затылок вонзились два штыка. Их заметили. Он нетерпеливо шевельнул ногой, словно собираясь топнуть, и тут Жуковский, наконец, согласился. – Хорошо. Проходите в комнату, господа кадеты, и ждите. Через несколько минут я тоже туда приду, и тогда вы сможете поговорить с господином лейтенантом.

В кабинете (небольшая комната, две на три сажени, тоже было людно. Завалишина мальчишки увидели сразу же, - он сидел на стуле с высокой спинкой за столом , и его лицо, совершенно ещё мальчишеское, но вместе с тем, необыкновенно серьёзное, сразу же бросилось в глаза. Больше никого (всего в комнате было пять человек) мальчишки не знали, и нерешительно остановились у порога.

На них никто не обратил внимания – все взгляды были прикованы к фортепиано в углу – за ним сидел худощавый статский в расстёгнутом светло-сером сюртуке и очках, руки статского задумчиво плавали над клавишами, изредка прижимая то одну клавишу, то другую. Наконец, он взмахнул руками и заиграл, а двое похожих друг на друга лицами (явно братья, только один постарше в партикулярном, другой – помладше в полковничьем мундире) запели, удачно попадая в тон друг другу и в музыку:

О, суд людей неправый,

Что пьянствовать грешно!

Велит рассудок здравый

Любить и пить вино.

Проклятие и горе

На спорщиков главу!

Я помощь в важном споре

Святую призову.

Кадеты весело прислушивались, и Грегори даже начал чуть притопывать ногой.

Наш прадед, обольщенный

Женою и змием,

Плод скушал запрещенный

И прогнан поделом.

Ну как не согласиться,

Что дед был виноват:

Чем яблоком прельститься,

Имея виноград?

Но честь и слава Ною,-

Он вел себя умно,

Рассорился с водою

И взялся за вино.

Ни ссоры, ни упреку

Не нажил за бокал.

И часто гроздий соку

В него он подливал.

Песня действительно была весёлая, и вот уже подпевали все остальные, кто был в комнате, даже с лица Завалишина пропала излишняя сосредоточенность.

Благие покушенья

Сам бог благословил-