Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Ходу, сорванцы, ходу! – выдавил из себя Павка единственное, что смог.

По улице мчались так, словно за ними драгуны гнались. Маз остановился дух перевести уже около самого Невского проспекта. Осмотрел фрак и лосины – ни пятнышка, только штиблеты грязью забрызганы да по низу лосин несколько капелек въелось.

«Фарт есть фарт, – вздохнул Париж, сожалея об оставленной в кабинете Боровкова добыче. – Не стоит быть слишком жадным».

5

Амалия спала, утонув головой в подушке, белокурые локоны разметались по розовому батисту. Александр Дмитриевич залюбовался точёным профилем генеральской вдовы, чуть прикусил губу, представив, как он прикасается губами к её подбородку, горлу, ключицам… Перехватило дыхание, хотя всё, что он представил, было с ним вот только что, какой-то час назад.

Амалия Потаповна была искусна в любви, этого не отнять, и Боровкову было совершенно наплевать, откуда у неё взялся титул «фон Шпильце» и от чего отдал богу душу её муж-генерал, да и был ли он вообще в природе.

О жене и детях в этот миг статский советник не думал совсем – мужчина никогда не помнит в такой момент о своей семье. Потом – да. До того – да.

Робкий шорох за дверью напомнил Боровкову о времени, он покосился на золотой брегет – гравированная плоская луковица лежала на прикроватном столике алькова, но тянуться за ней было лень. Да и репетир зазвонит, а будить Амалию не хотелось.

Хотя…

Додумать соблазнительную мысль Боровков не успел – дверь неслышно отворилась, в комнате безмолвным привидением возникла фигура горничной. Лиза, кажется, – вспомнил Александр Дмитриевич имя – так называла горничную хозяйка квартиры.

– Барин, – Лиза приблизилась вплотную к алькову, поклонилась, без стеснения окинув взглядом едва прикрытые простынями нагие тела хозяйки и гостя. Статский советник не смутился – не впервые. – Барин, там лакей ваш… что-то вам передать хочет. А что – не говорит.

Боровков чуть встревожился – здесь и сейчас Стёпа не должен был тревожить его ни под каким видом, и раз уж решился на такое, значит что-то случилось. Что-то из ряда вон выходящее.

– Подай халат, – велел он.

Лиза подхватила халат, брошенный вчера на высокую выгнутую спинку стула, протянула статскому советнику. И не выпустила из рук, когда Боровков за него взялся. Несколько мгновений она разглядывала любовника хозяйки вызывающим откровенным взглядом, проводя кончиком розового язычка по губам.

– Лизавета, – проговорил статский советник как можно более грозно, одновременно стараясь говорить негромко, чтобы не проснулась Амалия. Он не боялся, тем более в такой ситуации гнев генеральши грозил скорее горничной, чем любовнику.

Горничная окинула весёлым взглядом торс статского советника (простыня сползла, открыв его плечи и грудь) и наконец выпустила из рук халат. Нарочно помедлила и, видя, что Боровков не спешит одеваться при ней, хихикнула, показала язык и пошла к двери призывной походкой. Александр Дмитриевич весело усмехнулся, провожая её взглядом и, накинув халат, отбросил простыню в сторону.

От добра не ищут. При такой любовнице (он покосился на Амалию – вдовая генеральша фон Шпильце разметалась по постели, простыня и пеньюар сползли, открыв мраморной белизны полную грудь с крупным кроваво-красным соском – и перевёл дыхание, ощутив новый острый прилив желания) глупо заводить ещё и интрижку с её же горничной.

Стёпа переминался с ноги на ногу, мял шапку в руках, глаза то и дело косили по сторонам – ему было не по себе в этом доме, хоть и бывал тут не впервые. При виде барина он торопливо шагнул навстречу, поклонился:

– Прости, господине…

– Оставь, – Боровков торопливо завязывал пояс халата. Поймал носком босой ноги свалившийся бабуш (в доме Амалии были заведены модные с недавнего времени в Европе восточные порядки – повелось это ещё со времён египетского похода Бонапарта, а особенно расцвело в последние пять лет, с начала греческого восстания и филэллинского движения), кивнул лакею. – Рассказывай. Что случилось?

– Потап Степаныч прибежал, – торопливо зачастил Стёпа, то и дело оглядываясь – он словно боялся, что вот-вот дверь откроется, и кто-то войдёт. Небось, Лизавета на парне свои чары опробовала, – догадался внезапно Александр Дмитриевич и весело усмехнулся, поняв смятение парня. – Обокрали нас.

Обокрали.

Улыбка сошла с лица Боровкова, он вытянул губы трубочкой, словно собираясь присвистнуть. Сдержался.

– Где он? – отрывисто спросил статский советник.

– На крыльце дожидается, господине, – лакей снова поклонился. – Не заходит.

Это правильно. Нечего дворецкому Боровкова делать в этом доме.

– Ладно, – бросил Александр Дмитриевич. – Жди. Я сейчас оденусь.

Париж ждал мальчишек около моста на Сенатской.

Стоял, разглядывая высящуюся конную статую великого государя, чуть насвистывал и притопывал штиблетом по мостовой – блатная привычка, от которой никак не мог избавиться даже в великосветском образе. Спохватывался, одёргивал себя, но в сложных ситуациях всё начиналось снова.

Сейчас ситуация тоже была сложной.

Впрочем, сейчас притворяться было не перед кем.

Заслышав шорох шагов, Париж резко обернулся.