Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

Париж стоял за оградой, насмешливо поблёскивал стеклом монокля в правом глазу. Ох ты, и на дело, как на бал, – восхитился Яшка, вмиг узнавая и небесно-голубой фрак, и белые лосины и серый боливар. Не больно-то удобно в таком лезть в окно, зато потом, когда дело сделано, с места уходить хорошо – любой патруль пропустит, подумаешь, франт какой подгулял, с бала или пирушки обратно возвращается.

Не придерёшься.

– Спите? – Париж крутанул тросточкой, глянул вприщур, перекинул из одного уголка рта в другой чируту[12] – пахнуло дымком, у Яшки вновь засосало под ложечкой.

– И не думали даже, – буркнул Яшка недовольно. Лёшка засопел – по его лицу сразу же было видно, что атаман врёт.

– Рассказывай, – Париж сверлил мальчишек глазами.

– Днём он был на службе, – исправно доложил мальчишеский атаман. – Ну или ещё где, должно быть. Того не знаю. К вечеру ему заложили коляску, вышел с цветами, с вином, в бантах и надушенный. Уехал. До сей поры не воротился.

– Как думаешь, куда?

– К бабе, не иначе, – уверенно сказал Яшка. – Или на бал какой. Но думаю, к бабе, раз с цветами и вином.

– Семья? – Париж спрашивал отрывисто, чем-то он в этот миг был похож на паука. Пару раз мальчишке доводилось попадать в полицейский участок, да и с околоточным приходилось встречаться не раз. Те и смотрят вот так же – насквозь, да и спрашивают так же, сквозь зубы.

– Их второй день в городе нет, куда девались, того не знаю, – Яшка повёл головой в сторону малышки, и Лёшка с готовностью продолжил:

– До самой заставы их провожал, уехали в сторону Рамбова[13].

Париж покачал головой, словно всё ещё раздумывая.

– Слуги?

– В доме почти никого не видно, лакея он взял с собой… – Яшка пожал плечами. – Только в дворницкой огонёк горит. Сторожа зовут Юсси, чухонец полуглухой.

– Как-то уж очень всё гладко, – процедил Париж сквозь зубы.

Яшка по заданию Парижа и просьбе мальчишек-кадет следил за домом на набережной Фонтанки и его хозяином третий день.

– Тики-так, – решился, наконец, маз. – Делаем дело! Где его комнаты?

Пройти в сад было легко.

Мальчишкам особенно – эти могли и сквозь решётку пролезть, между прутьями протиснуться. Не шибко и раздобрели на уличных-то харчах.

Иное дело – Париж.

Но он знал секрет.

В решётке, как и во многих других дворах Петербурга, один из штырей был с секретом – сколько уплатили за это кузнецу местные мазы, знали только они сами да ещё и тот кузнец. Во сколько обошлось Парижу узнать этот секрет, тоже знал только он сам.

С виду – обычный железный прут, сажень высотой, заострённый наверху. А повороти его против солнышка да приподними – и легко выйдет из гнезда, подымется в оправе выше, откроет лаз – как раз взрослому человеку пролезть. Только скрипнет, может быть.

Не скрипнет.

Париж плеснул в гнездо прута маслом из бутылки, обтёр руки платком, бутылку выбросил за куст, платок последовал за ней – надушенный батистовый платок, только что без вышивки.

Поворотил прут, поднял. Пролез в сад и поставил прут на место – и с саженирасстояния (да чего там, и с аршина!) не разглядишь, что тут кто-то куда-то лез. Только небольшое пятно масла на каменном цоколе, так его не вдруг и увидишь-то.

Широко раскрыв глаза, мальчишки глядели, как маз лезет на второй этаж, цепляясь пальцами за алебастровую лепнину вокруг окна – вот он уже и перевалил через перила и оказался на балконе.

– Ну чисто облезьяна, – прошептал Лёшка, заворожённо следя за Парижем. А маз, тем временем, отряхнулся от алебастровой пыли, натянул перчатки и бросил свистящим шёпотом, перегнувшись через перила:

– Чего разинулись, щеглы?! Смотреть мне!

Спохватившись, мальчишки бросились к решётке – глядеть в обе стороны.

Пауков ждать.

Дверь на балкон запиралась изнутри. Должно быть, засовом. Отмычку сунуть некуда, замка нет. Да и ладно.

Париж надел на палец перстень, примерился алмазом к стеклу, повёл по кругу. Стекло заскрипело. Он остановился на мгновение, прислушался.

Тихо.

Резанул дальше.

Круг получился почти идеальный, не придрался бы никакой учитель рисования.

Маз неторопливо вытащил из кармана сложенную газету, расправил, полил клеем из бутылки, прижал к стеклу. Даванул внутрь – и едва успел поймать вывалившийся внутрь стеклянный круг.

Осторожно (не нашуметь!) Париж положил вырезанный круг на дубовый пол балкона. Просунул руку внутрь, пошарил – вот и засов.

В коридоре было темно, Павка передвигался ощупью, наугад приотворял двери – они открывались без скрипа.

Впрочем, чего их приотворять?

Он по опыту знал, что комнаты прислуги обычно в таких квартирах всегда в одном и том же месте, поблизости от входа окно, в котором светился вечером огонь (кабинет, не иначе!) ему показал с улицы Яшка.

А вот и кабинет.

Дверь заперта на ключ.

Вряд ли тут какой сложный замок. Париж ощупью нашёл на связке подходящую отмычку, отыскал замочную скважину.

Щёлк!

А ну как Яшка ошибся или того хуже, продал?! – мелькнула суматошная и глупая мысль. Влезешь ты сейчас, Павка Париж, в кабинет, а следом – сонный хозяин… в шлафроке и колпаке, с ружьём да фонарём! А то того хуже, внутри – пауки с пистолями!