Вопрос, впрочем, был риторическим – все трое отлично знали, чего именно их сюда занесло. Хотя выделялись трое кадет в толпе на сенной как три новеньких серебряных рубля в куче медных пятаков. И все трое уже не раз ощутили на себе неприязненные взгляды, хотя заметить, откуда именно на них так смотрят, не сумел никто.
Грегори сбил на затылок фуражку, в который уже раз огляделся по сторонам.
Пусто.
Собственно, он мог бы пойти на поиски и один.
Но друзья увязались следом. Да и правильно – негоже в таком деле одному.
– А если мы его сегодня не встретим? – спросил Влас, и оба друга разом обернулись к нему – помор, то ли нечаянно, то ли нарочно, наступил на больное место. – Завтра уже классы, нас просто так не выпустят.
– Не выпустят, – согласился Грегори. Он покосился в сторону биржи – там, на квадратной башенке, бронзово отсвечивали начищенные стрелки часов. – Если через два часа не встретим, я сам в тот Глазов кабак пойду.
Глеб поджал губы, чуть обозначил кривую улыбку, словно разговаривал со скорбным головой. Но смолчал – всё равно ничего лучше предложить не мог никто.
А Грегори всё разглядывал площадь, хотя у него уже и у самого не было никакой надежды увидеть нужного человека. И как раз в этот миг мелькнуло что-то неуловимое, едва заметное – и одновременно очень знакомое! – за дальней пароконной линейкой[6] около высокого крыльца биржи. Извозчик на ко́злах линейки дремотно клевал носом, суконный картуз съехал на нос, вот-вот свалится на колени, борода упёрлась в вырез поддёвки[7].
Да кому он нужен, тот извозчик?!
– Там! – рука Грегори вылетела вперёд, ткнула пальцем в сторону линейки.
Мальчишки рванули к бирже.
А вот для этого и нужны друзья! Тут Грегори один бы и не справился.
От линейки бросилась в сторону стремительная тень, размазываясь в воздухе, метнулись веером лохмотья.
Лёшка!
Грегори мгновенно понял, куда бежит
Но Влас успел к забору раньше – каким-то непостижимым мальчишеским чутьём он понял, где именно сдвигаются доски. И когда
А в следующий миг к нему с боков подскочили и Глеб с Грегори.
Привет.
Лёшка прижался спиной к забору рядом с Власом, затравленно глянул на кадет из-под низко надвинутого войлочного малахая. Одет он был, как всегда, в какие-то невообразимые лохмотья, в прорехах проглядывало чумазое тело.
– Что я вам сделал? – угрюмо спросил он. – Чего вы за мной гоняетесь?
– Да за тобой разве угонишься? – тонко усмехнулся Глеб.
– А чего ты от нас удирал? – Влас, в противоположность Глебу, был мрачен.
Ответить
– Эй, барчуки, не троньте его, – холодно сказал кто-то сзади. Грегори обернулся.
Яшка стоял, надвинув цилиндр (тот самый, что добыл на похоронах Милорадовича!) низко на лоб, чуть притопывал ногой в драном башмаке по брусчатке и поигрывал своей знаменитой трубкой, из которой курился едва заметный дымок.
– Чего вы за ним гоняетесь? – спросил он нетерпеливо, дождавшись, пока на него посмотрели все трое. А Лёшка, воспользовавшись удобным мгновением, выскользнул из-под руки Глеба и укрылся за спиной своего вожака. – Чего вам от него надо?
– Тебя.
Глазов кабак за прошедший год не изменился нисколько – всё то же длинное одноэтажное строение с невысокими и редкими окнами, чадный дым из кирпичной обшарпанной трубы, затоптанное крыльцо и пьяный в луже около него.
«Вот сейчас опять заорёт, что он – Ванька Сомов», – подумал Грегори, криво улыбаясь, и сам удивился, как у него из памяти не вылетело за год это единожды случайно услышанное имя.
Но пьяный густо и басовито храпел, по апрельскому времени трогать его никто не стал (хотя апрельская брусчатка ненамного теплее февральской), и уличники с кадетами спокойно прошли мимо.
Около крыльца Яшка вдруг остановился, глянул на Грегори испытующе:
– Не передумал? Если с пустяком каким, лучше сразу оглобли прочь.
– Не передумал, – сумрачно ответил за Грегори Влас. На губах Яшки возникла кривая улыбка, словно он хотел сказать – сами не знаете, о чём просите. И он кивнул в сторону крыльца.
Внутри кабака было густо и чадно накурено – дым плавал слоями, его можно было разводить руками и черпать ладонями. Грегори прищурился (дым щипал глаза), вгляделся. Всё то же, всё так же. Всё то
Влас смотрел с каким-то лёгким любопытством, словно был в каком-нибудь музее или паноптикуме[8], в Кунсткамере какой-то (их месяц назад как раз водили туда, полюбоваться на собранную ещё Петром Алексеевичем коллекцию уродцев. Должно быть, и Грегори год назад тут выглядел так же.
А вот Глеб…