Не-доросли. Книга 4. Бубновые тузы

– Быстро ты это узнал, – только и нашёлся сказать Влас кузену. Иевлев, видимо, решив, что ему не доверяют, принялся объяснять, рассказывать, что отец нарочно нашёл повод в субботу повидаться со статским советником Шпейером, порасспросил окольными путями (напрямую, как он, Венедикт, спрашивать было нельзя – тем более, что отец раненого на Сенатской Аникея лежал в лихорадке как раз на дому у Иевлевых), и в воскресенье Венедикт уже знал всё…

Но Влас остановил кузена вялым движением руки.

– Если она у комиссии, – рассудительно и размеренно сказал Лёве, – то комиссия непременно будет пытаться ее прочесть.

– И что? – не понял Влас.

– И тогда она станет искать понимающих в тайнописи людей.

– И мы её найдем, – сказал Глеб решительно. – Есть у меня знакомые… – он помялся (видно было, что ему не хотелось говорит следующих слов), но всё же договорил. – Уж если они не понимают в тайнописи, так и никто не понимает в городе! Вам… – он запнулся на миг, – вам не стоит знать о них.

Не стоит, так не стоит. Влас смолчал.

Даже обидным почему-то не показалось.

А вот Грегори не сдержал удивления – глянул на литвина так, что остальным не по себе стало.

– Ишь ты, какие у тебя знакомства, – протянул он, прищурясь, но Глеб сделал вид, будто не понимает, о чём говорит друг. – А ты понимаешь, что за такое… им потребуется заплатить?

– У меня есть чем платить, – глухо и обречённо ответил Невзорович, и на этот раз даже Грегори не сказал ничего в ответ – до того тоскливо вдруг стало всем.

Габриэль смотрел сквозь табачный дым прицельно и обидно, как на чужого. Глеб молчал, мялся, не зная, с чего начать и как приступить к разговору, и Кароляк тоже молчал, только отпивал раз за разом пиво из высокого стакана – пиво немец-пивовар подавал отличное, с высоченной белой шапкой (казалось, брось осторожно в стакан медную полушку – и пивная шапка запросто удержит её на весу!). По усам Габриэля, всё ещё тонким и жидковатым (что, впрочем не мешало Глебу, у которого усов пока что не было вовсе, завидовать приятелю) оседала пена, словно подчёркивала их кромку. Потом, когда она высохнет, кончики волосинок в усах станут жёсткими и колючими.

– Я слышал, ты побратался с этими москалями, – первым наконец, нарушил молчание Кароляк, допивая пиво. Слово «москали» у Габриэля вышло таким, словно он хотел сказать «мерзавцы», а то и вовсе «скотоложцы» или «содомиты».

Он слышал!

Глеб невольно прикусил губу. А не он ли сам, Глеб и рассказал приятелю про это побратимство?! Он слышал, надо же!

Кароляк допил пиво и отставил опустелый жбан. Мигнул корчмарю и тот торопливо подбежал с корчагой, снова наполняя жбан до краёв.

Глебу же пиво не лезло в горло, хотя пахло оно ничуть не хуже того, которое варил арендатор пана Спакойнего Ицок Железякер.

Железякер, да!

– Побратался, – глухо ответил Невзорович, не отводя взгляда. Время пришло, надо говорить о деле. – Это ничуть не касается… (он чуть не сказал «не касается тебя», после чего могла быть только ссора, а возможно и дуэль, но в последний миг всё-таки сдержался)... не касается нашего дела.

– Как знать, как знать, – протянул Габриэль, снова глянул всё так же стеклянно и прозрачно, словно оценивал – а за сколько ты продался москалям, любезный шляхтич герба Порай?