– Боже мой, Джин, солнышко! – что-то снова падает на пол. – О, классная кожанка. Твоего парня?
Девчонка нервно прыскает:
– У меня же их так много.
– Ну, один-то точно был, – безликий собеседник отряхивает упавшую куртку – мою, по всей видимости. – Он так нравился нашей маме.
– А потом он свалил в Германию? – с отвращением уточняет Джин.
– У него хотя бы хватило мозгов это сделать.
Собеседник появляется в поле зрения: рыжий, высокий молодой человек лет двадцати, в пилотской чёрной куртке, вваливается в комнату и по-семейному прижимает к себе Джин.
От снимочного себя он отличался короткой бородой и пышными бакенбардами.
– О, ты же этот, – Ник Бэттерс отстраняется от своей сестры и, ухмыляясь, протягивает мне руку. – Питер Колман? Питер, точно.
Я жму руку в ответ и нелепо улыбаюсь:
– Коул, вообще-то, – говорю я. – Приятно познакомиться.
– Мне тоже приятно, Питер, – Ник качает головой. – Кожанка классная.
– Спасибо, – я киваю.
Мне начинает казаться, что я краснею.
Парень бросает мимолётный прищур на мою обувь и тут же замечает:
– Кроссы тоже, – он указывает на них пальцем. – «Фила»?
– «Найк», – уточняю я.
Ник качает головой и опускает взгляд.
На нём такие же «Найк», но чёрного цвета.
Он хочет что-то добавить по поводу внешнего вида, прищуром оценивая мой цвет волос, а у меня возникает ощущение, что я совсем потерял голос.
– Как учёба, Ник? – в наш душевный диалог врывается Джин.
Её тон речи далеко не из приятельских.
Ник поворачивается к своей сестре и удивлённо вскидывает брови.
– Учёба?
– Да, учёба, – девчонка кивает. – Ты же заканчиваешь в этом году, не так ли?
– Заканчиваю, – парень ухмыляется. – И слава Богу.
Джин не смешно.
– Готовишься к своим финальным тестам, Ник?
Она долгим взглядом следит за каждым телодвижением своего брата и ждёт ответа.
Ник Бэттерс молчит.
Отсутствие ответа приводит сестру в раздражение, и она грозно выпаливает:
– Ник,
Даже мне становится не по себе.
Однако Ник, видимо, знающий характер своей младшей сестрёнки, с долей иронии прижимает руку к сердцу и улыбается.
– Вы ещё считаете? – спрашивает он. – Я польщён.
Недовольство на её лице заставляет Ника быстро тараторить оправдание:
– Боже мой, Джин, за эти три недели и … два дня я так надрался, что…
Девчонка лишь угрожающе повела бровью.
– На Мажор-стрит, – чётко отвечает он.
Джин закатывает глаза:
– Ты же их ненавидишь.
Она проходит мимо своего брата и садится на край кровати.
Ник прыскает:
– Пол тоже, – он быстренько оглядывает нас, будто бы предупреждая о начале длинной истории, и начинает: – Дело было так: к Полу приехали его кореша из России – так, потусить тут месяцок, да и им нужна была какая-то помощь с записью битов. Ну, ты же знаешь, Пол в этом мастер-ломастер, базару нет.
Парень обменивается с Джин понимающими взглядами – та кивает.
Ник проходит по всей комнате и продолжает:
– Приехали русские, живут роскошно – как оказалось, предки в нефтянке, они, значит, сняли хату на Мажоре. И зовут Пола тусить.
Парень садится на подоконник, отодвигая горшки с орхидеями.
– Не свались, – сухо бросает Джин.
– Не свалюсь, – Ник хлопает по раме. – Оно закрыто. Так вот. Пол, недолго думая, набирает мой номер и вызванивает меня – я тут, прямо-таки, ожидаю его приглашения, готовлюсь к финальным тестам в шараге, слышу: «залетай, Бэттерс, будет виски». Я думаю: «ништяк, учёба с виски – нормальная тема», уже надеваю свою пилотку, целую мать в чело и ухожу на Мажор.
Девчонка кивает.
Эту историю она помнит.
Я всё ещё пытаюсь понять, о какой «Мажор-стрит» идёт речь.
– Ну, думал, вечерок попью да вернусь. Не тут-то было! – Ник принимается яро жестикулировать, со свистом рассекая ладонями воздух. – Эти русские схитрили, намутили воды, разорвали наш пространственно-временной континуум, залетели в самую Чёрную дыру и говорят: «а давайте фильм посмотрим». Давайте. Включают какой-то не то хоррор, не то трэш – «Зелёный слоник», как-то так. Он длился вечность, не меньше. Я тогда понял, что меня не от алкоголя тошнит, не от вискаря, а от великого русского кинематографа.
Ник горделиво выпрямляется и запрокидывает указательный палец вверх.
Джин ведёт бровью.
– Смысла я, кстати, не понял, – добавляет парень и усмехается.
– Ну, это русские реалии того времени, – почему-то вырывается у меня. – Девяностых. Тогда всё было бессмысленно. И жестоко.
Ник задумчиво хмурится.
– Это я, конечно, понимаю, – говорит он. – Распад Советов, дикий кризис, ужасная жизнь. Но выглядит так, как будто я посмотрел очень плохой психологический триллер.
– Но он же впечатлил тебя, остался в памяти, – уточняю я. Собеседник кивает. – Значит, не такой уж он и плохой. Просто низкобюджетный.
– Шутишь, что ли? – Ник ошарашенно вскидывает бровь. – Я запомнил его по одной только причине – ничего не понятно.
Я лишь развожу руками.
Парень задумчиво смотрит мне в глаза, а потом подходит к стулу рядом – тот, на котором Джин сидела, объясняя мне математику, – вальяжно присаживается и заинтересованно щурится.
У меня начинает сосать под ложечкой.