Не достигнуть координаты Х

Где-то на кухне брякает металл – Ник подмешивает сахар в кофе.

Мы пытаемся попрощаться до того, как он выйдет в коридор.

– Думаю, нам не стоит сегодня обниматься, – заговорщицки шепчу я.

– Думаю, мой старший брат только этого и ждёт, – в той же манере говорит она.

– Думаю, он вообще ждёт, когда мы поцелуемся, – усмехаюсь я.

Джин прыскает.

– Назло ему, мы не будем делать ни того, ни другого, – говорит девчонка.

Я ухмыляюсь:

– А мы могли сделать другое?

Джин недоумённо вскидывает брови.

– Забей, – бросаю я. – Курить, как я понял, тоже не пойдём?

Сразу после этой реплики с кухни раздаётся насмешливый голос Ника:

– Так Питер ещё и курит!

– Беги уже, – шепчет Джин.

Ник появляется в коридоре и испивает свой замечательный напиток – кофе с молоком и примесью чего-то мышиного в аромате.

Господи, он что, добавил туда виски?

Как назло всем добрым людям и Джин в том числе, я вспоминаю кое о чём и быстро роюсь в своём рюкзаке.

– Там цветы, – комментирует Ник.

Джин лишь непонимающе ведёт бровью.

Я достаю наполовину разваленный справочник по тригонометрии с торчащими листочками «А4» и протягиваю его своей подруге.

За её спиной хохочет её старший брат.

– Это у вас романтика такая?

– Тебе вроде к пятнице шестьдесят номеров задали, – я игриво ухмыляюсь.

Моя подруга онемевшими руками берёт справочник и разглядывает вложенные белые листы – всего четыре. Они сплошняком исписаны тригонометрическими функциями, пронумерованными по порядку нечётными значениями со страниц тридцать пятой по сорок восьмую. В самом вверху, в правом углу подписана фамилия моей подруги.

Всё, как и просила мадам Долан.

Правда, моим почерком, но Джин додумается найти этому оправдание.

Моей подруге не хватает слов для ответа.

Я по инерции прижимаю Джин к себе и хитро улыбаюсь:

– Приятно было познакомиться.

На лице Ника расплывается довольная ухмылка и деловитый прищур.

Здесь должна быть Лесли с тем же выражения лица.

Две рыжие бестии, как никак.

– Заходи выпить, Питер, – Ник подмигивает.

Я чуть отстраняюсь от Джин и целую её в скулу.

– Обязательно.

Джин отрывается от меня сама – её лицо побледнело за считанные секунды.

Я улыбаюсь ей и шепчу:

– Пока.

Под эхо вращающихся замков в двери и скользящие лучи заката я представляю, насколько громко будет визжать Виктор в голосовые сообщения в том же «Директе», если узнает, что я целовался с героиней его мифов.

И получил приглашение выпить с её старшим братом.

B4(-05;03)

На часах – полседьмого.

В Прэтти-Вейсте ещё не темнеет, как в разгаре весны, но кое-что в это время осталось точно – я во дворе медицинского колледжа на Валбэри-стрит.

Курсы в эту пятницу заканчивались поздно – учащихся задержали на полчаса. Когда в дверях показались первые юношеские лица, было шесть тридцать три. Мои ровесники выходили из здания центра уставшие, сонные, но всё же сохраняли привычку возвращаться домой в компаниях и парах.

Джин, как всегда, вышла последняя.

– А мне казалось, ты на пьянке, – убитым голосом произносит она, прикуривая.

Я стою рядом с ней, закрывая от ветра дохлый огонёк зажигалки.

Мой телефон уже трещит от мессенджеров – чуть ли не каждый посетитель тусовок Розмари Гейз посчитал своим долгом спросить, какого чёрта я не здесь.

Все, кроме Виктора, конечно же.

Девчонка затягивается.

– Я же занят, – говорю я.

Джин удивлённо ведёт бровью и выпускает клуб дыма.

– Чем же?

Я усмехаюсь.

Курить мне не хотелось.

– Тебя с курсов забираю.

Проходить Нильский проспект стало привычкой: сегодня там были важные гости из соседних городов и местные попрошайки. Бедняги разместились у светофоров и устроили целый концерт – с одного конца играли гитары, с другого завывала старая расстроенная скрипка. Директоров Нильского это бесило, зато гости громко хохотали и подавали артистам на проезд.

Теперь это наша милая западная традиция.

Я не любил это место, но любил людей этих мест.

В силу моего юношеского бунтарства, представители высших слоёв мне казались сгустком лицемерия, подлости и тщеславия. Словно бы деньги являлись демонической силой, крадущей у обычных людей душу и сердце. По крайней мере, так трактовали просмотренные мной фильмы: «Уолл-стрит», «Бойлерная» и прочие.

Кит говорил, что ненависть к богатым – естественная реакция бедных в эволюции капитализма. А потом он любил напоминать, что Хаскис-таун – самый бедный район нашего города, и мы оба в нём живём.

Мне казалось, что дело далеко не в этом.

Я останавливаюсь у панорамных окон одного из дорогущих ресторанов. За стёклами – люстры, репродукции дорогих картин и бордовые ковры. На потолках – разрисованное вручную кружево ночного неба. Важные мужчины и не менее важные женщины сидят за столами, трапезничая и обсуждая что-то меж собой с блистательной улыбкой. На морщинистых шеях блестят изумруды, жёлтые от табака руки жмут кожаные ремешки часов.

А мимо столов быстро мелькают фигуры в чёрных фартуках.