Не достигнуть координаты Х

Среди них – женщина лет сорока с собранным пучком чёрных смольных волос. В отблесках хрусталя она тут самая красивая. Женщина забирает бокалы со столов и выслушивает очередной заказ, а затем стремительно скрывается за шторой, в которую прячутся все фартучные фигуры.

Я со скромной улыбкой отхожу от окна и бросаю Джин:

– Пошли.

Девчонка усмехается, и мы идём дальше.

На лестничной клетке шестого этажа никогда не горит свет – лампочка перегорела около трёх лет назад, а сменить её никто, видимо, не решился.

Во всех ближайших квартирах плотно заперты двери, а сами хозяева скрылись в своих крохотных комнатах, прижавшись к экранам телевизоров. Их тела уже отстранены от реальности. Их рецепторы вкуса, обоняния, чувств отключены подавно: до следующих ровно шести утра на будильнике. Их глаза устремлены прямо, слепо созерцают мультики-картинки в ящике, а мысли точь-в-точь схожи с субтитрами этих изображений.

За это я и люблю своих соседей.

Они никогда не понимают, что я курю в подъезде.

– Ты хотя бы раз видела, чтобы они выходили из дома? – спрашиваю я Джин, взглядом указывая на соседние квартиры. – Только на работу и с работы. Жертвы потребительства.

Девчонка усмехается.

– В трансгуманисты записаться решил? – говорит она.

Я загадочно отвожу взгляд.

– В юные максималисты, – исправляю я.

Пальцы жеманно вскрывают пачку «Бонда» и вновь берут две сигареты. С излишней романтикой я подкуриваю обе, одну протягиваю Джин, а вторую оставляю себе и, на считанные секунды приспуская веки, долго затягиваюсь.

Запах у «Бонда» отвратительный.

На улице темнеет.

Жгут фонари.

– Расскажи историю, которую я не знаю.

Ноги свисают в пропасть меж лестниц – где-то внизу, под стопами, загорается лампочка на первом этаже. Пепел падает в бездну. Дым тянется вверх, в прорези меж потолком и стенами.

Джин прижимается к холодным поручням лицом и закрывает глаза.

– Когда мне было пятнадцать, – говорит она. – В нашей школе появилась мода на «телефоны доверия». Всех просили их записать. Десять цифр, которые должны были спасти твою жизнь.

Её окурок догорает в разбитом кафеле, испуская последние вздохи.

Джин продолжает:

– У всех «телефоны доверия» были разные. Подростки предпочитали звонить своим друзьям и близким, нежели незнакомцам, даже профессионалам-незнакомцам. Я исключением не была. Правда, – девчонка выдерживает короткую паузу. – Мы с ним не были знакомы.

Джин достаёт сигарету из своей пачки и долго не решается закурить.

Она болтает ногами по воздуху и пару раз ударяет меня.

Нервная случайность.

– Я часто ему звонила и всегда молчала. Он знал, кто я. Я знала, кто он, – Джин усмехается, глядя вниз. – Но знакомы мы не были. Он пытался со мной заговорить, приглашал на вальс, всегда наблюдал за мной, но по какой-то из глупых причин мне было… страшно?

Мы смотрим вниз.

Лампочка на первом снова загорается и тут же тухнет.

– Позже, в самый последний день учёбы, – говорит девчонка, всё-таки поджигая сигарету. – Я позвонила. На проклятый номер из десяти цифр. И когда я настала моя очередь говорить…

Джин поворачивает ко мне лицо и шепчет:

– Он замолчал.

Девчонка ещё долгое время бездумно всматривается в пыльное окно напротив, болтая ногами. Я смотрю вниз. На ногах Джин – тяжёлые чёрные берцы с разводами от прилипшей грязи, на мне – белые «Найки» с гаражной распродажи.

Забавно.

– Это не очередной миф о Джин Бэттерс, – вдруг произносит Джин. – Это грустная и дебильная история о том, как в свои семнадцать юная безмозглая Джин Бэттерс разучилась доверять людям и боится даже говорить с ними.

Она устало вздыхает.

Ноги в тяжёлых берцах всё быстрее и злостнее болтаются в воздухе.

– 1-XXX-XXX-XX-XX, – диктую я наизусть.

Джин с недопониманием смотрит на меня.

– Что это? – спрашивает она.

– Твой новый телефон доверия, – усмехаюсь я.

Наизусть я знаю лишь три номера телефона: свой, мамин и участкового.

У последнего он явно короче.

– Спасибо, – девчонка удивлённо вскидывает брови.

Я усмехаюсь:

– Обращайся.

И тут я подумал: из этой истории можно было бы снять неплохую короткометражку. Джин бы стала неплохим сценаристом. Если подумать – лучшим. Виктор бы сыграл роль «телефона доверия», а я бы взял крупным планом лица героев.

Я бы заснял, как среди толпы они смотрят друг на друга, держат телефоны у рта и молвить не могут слова спасения, потому что боятся. Боятся риска, смущения, лишних слов и, наконец, благодарности.

На моём лице возникает усмешка.

– Ты писатель? – спрашиваю я у болтающихся девичьих ног.

Белые «Найки» легонько ударяют летящий мимо берц.

– Я его жалкая пародия, – роняет Джин.

Берцы бьют «Найки» в пятки.

– А если бы ты была писателем, как бы ты описала Виктора Полански?

Джин прыскает.

Берцы прекратили своё наступление.

«Найки» тоже идут на перекур.

– Сразу и не скажешь, – говорит девчонка. – Что в его образе ты замечаешь раньше: его дикие мочальные кудри на голове или иностранный акцент. Или всё-таки рост? Кажется, этому ребёнку не хотели строить дом на дереве, и он сам решил стать домом – для всех прохожих, друзей и птиц, ни с того, ни с сего построивших гнездо на месте его роскошной гривы.