[Не]глиняные

Тихо-то, слышь, как – ведь ни единого звука,

Разве что куры да где-то бубнит телевизор.

Рано ли? В небе не то что уж розовоперстая Эос,

Травы скукожены, словно прошлася фаланга ахейцев,

И под хрущёвки забились короткие тени (дневные)…

Только вот заперто всё, что могло запираться, и нету

Ни Акулины в ларьке станционном, ни ейной собаки.

Ни дяди Феди с мешком из-под сахара (где алюминий),

Ни на скамейке кого у пяти-или-сколько-этажек.

Умерли разве? А с кем же теперь поделиться? –

Ведь Одиссей десять серий не может до дому добраться,

А Галатея ушла к продувному запойному Пану,

Подорожает, сказали ещё, Прометеева печень,

Будет в стекле и какого другого посола…

В левой руке стариковской фонарь пламенеет,

Ходит с огнём Диоген, ищет в окнах своё отраженье.

(Где-то же слышал, ведь слышал, что где-то бубнил телевизор.)

Сказка

Каждый день старик выходит и забрасывает невод.

Каждый день ему приносит злую бабку и корыто.

Старику бы опохмела, минералки с аспирином,

Но приносит и приносит море вредную старуху.

Рыбка, рыбка, где ты, рыбка? Пусть не вся, но позолотой.

Проучи того поэта, что придумал горе-сказку, –

Горе-сказку, что старуху и старуху всё приносит.

Нет чтоб с тиною морскою, обязательно с корытом.

Отвечает золотая: ты давно уж, старче, умер,

А наказан оттого что был на службе у старухи.

Ты б и бедную собачку утопил бы, если б должно.

Заложил отца родного – бы, коль партия сказала б.

Или сделал бы сэппуку, кабы взяли б в самураи.

Вот тебя и привязали, щас подействует укольчик.

Будет сниться не старуха, а, к примеру, Шерон Стоун,

На худой конец, Орлова или Машка с параллели.

Засыпай скорей, Андрюша, не один ты здесь, в палате.

Путник

Расцветают стигматы в пути на Восток

Откровенно, как алые маки.

И ложатся на шлях: лепесток, лепесток,

Лепесток… Мироточат овраги

Снами мутными, что отпылали, прошли,

И гало в небесах – отрешённо.

И дорога, как кто-то сказал, не пылит,

Отдохнешь, говорил… Полно, полно…

Бредят степи великие зноем. Господь

Здесь отсутствует самую малость:

Чай прогорклый, доеденный хлеба ломоть…

Отдохнёшь…

Ждать недолго осталось.

Чайное

Чай закипает черёмухой, спившимся воздухом.

Тюкнул спросонья явление ангела обухом

В тёмном, как склад неугодных даров, помещении.

(По малодушию как-то просил о прощении.)

Видишь ли? Небо накрылось и ангелы сброженны,

Кот закипает восторгом, в неверии брошенный,

Пёс вычисляет по книге дворняжьей знамения,

Дед вычленяет из ангельских крыл оперение, –

Тюкнул и ладно, не время жалеть и печалиться,

Даже когда свет в кладовке уже не включается,

Даже когда пара глаз с-под-за печки горячие, –

Просто иди на крыльцо с папиросой заначенной.

Тюкнул и ладно, весна раскипается в чайнике,

Ходят случайные, ходят по миру случайные

Псевдопророки, святые безумные странники,

Чайные кущи кипят, раскипаются чайные…

Накипь черёмухи. Ангел до крыл запорошенный.

Как говорится, не трожь, аккуратно положь его.

В мире неясное миру дурмана брожение…

Бабка до дому придёт – разъяснит положение.

«Хочешь вишни?..»

Хочешь вишни?

Да.

Ты – да, я – да. Хочешь вишни?

Улыбается.

От дома к сараю пробегает крыса.

Старые дачи, окраина города,

Проведены газ, вода, электричество.

Застройка/свалка городская подбирается медленно, неумолимо,

Если не считать шума оранжево-грязных машин, тихо.

Хочешь вишни? – лукаво подмигивает дедок.

Хочу.

Ты хочешь, я хочу, сестрёнка твоя тоже, небось, хочет.

Сладкой, в Москву, в Петербург возили.

Тогда поездов не было, возы были, лошади, возчики, управляющий в бричке.

Хочешь вишни? Хочешь?

Медленно наползает цивилизация:

Сетевые магазины, кафе, запах свежеиспечённого хлеба из дверей,

плазменные панели над парикмахерскими, спутниковые тарелки на крышах.

Дедок (каждый раз другое лицо) – в новой рубашке.

Бейджик на груди неразборчив, не прочитать.

Хочешь суши? – временами оговаривается он.

Глядит молодыми глазами.

С каждым днём этот морок плотней и плотней,

Без усилий сквозь него не пройти.

Уехали господа, – говорит дедок, – а я остался.

Хочешь суши? то есть вишни? – шепчет дедок, то есть зеркало.

«Путь мимо дороги чуть подёрнут луной…»

– с благодарностью Елене

Путь мимо дороги чуть подёрнут луной.

По правую руку озеро смех и говор.

Улыбка не должна быть счастливой.

По правую руку смех и плеск в белом чёрном белом чёрном белом.

Главное – осанка взгляд главное взглядом убить и оживить.

И ещё молодость, говорит Теодор.

Ты скоро будешь дома? говорит Теодор.

Мы с отцом волнуемся, говорит Теодор и вешает трубку.

Теодор изобретателен

он придумывает чудо-машины

в которых людей дробят до последней целой косточки

люди не могут думать ни о чём

кроме как уйти от пытки любой ценой

остановить пытку

продлить пытку

не думать.

У Сони режутся зубки, говорит Теодор.

Ночью обегала все аптеки, говорит Теодор.

Путь мимо дороги смех и плеск луна серебряный мужской торс

девчонки с распущенными волосами рассыпаются в стороны

смех и плеск в белом чёрном белом чёрном белом.

Сладко видеть слышать осязать уход.

Бешеные глаза

звуки повторяются

ряются

ряются

подземельем

слагаются в песни краски дробные танцы.