Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Марья не могла сказать, кто одолевает: шумная грызня не прекращалась, не утихала. Ярославские дружинники падали под звериным напором волкодлаков, но их было куда больше, и они изматывали лесной отряд Кощея. Сначала испугавшиеся нечисти, они пересилили ужас и пошли в наступление. Одну из ягинишен на глазах Марьи выбили из седла, а она не смогла прорваться к ней, вытянуть. Ярославская конница — горстка ее — больно вдарила сбоку, но там и завязла. Стрелы не мелькали: видно, князь не стал переправлять через Смородину лучников, зная, что придется столкнуться лоб в лоб. Исход битвы решала ярость. Дружинники рубились отчаянно, Марья слышала отрывки молитв, и, хотя колдовство Белобога не помогало его слугам в Лихолесье, слова придавали им душевных сил. Они не собирались сдаваться. Волкодлаки медленно брали ярославских воинов в тиски, кружа, как будто волки на охоте.

На Марью навалилась слабость; порез на руке сильно кровил, а она отказывалась замечать это, пока не поняла, что в глазах темнеет. Руки дрожали от рубки, а сабля словно стала весить целый пуд. Она уставала. А устать значило пропустить серьезный удар. Марью задели по ноге — она дернулась, вскрикивая, как раненая птица. В отместку она развернулась, сшибла конем того мечника, с пугающим ее саму наслаждением слыша треск его руки, попавшей под тяжелые копыта. Любава заливалась визгом, будто на шабаше. Глухо бухала разрыв-трава; ее мешок словно был неиссякаем, но Марья знала, что рано или поздно зелье кончится и они с ведьмой окажутся окружены.

Перед ней замаячил всадник, и Марья пришпорила Сивку, полная решимости сбить его на землю. Заметив ее, он развернул коня, но не стал нападать.

— Марья! — ахнул голос под шлемом. Воин сорвал его с головы, тряхнул седой гривой. Она придержала коня, поглядела на его бешено, но не затуманенно — на рубленые черты, будто у старого идола, на полосу шрама, белесый глаз.

— Прикажи дружине отступать, отец, — гаркнула Марья громко, хрипло, как воронье. Она тоже удерживала Сивку, и вот они застыли друг напротив друга в напряженном нетерпении. — Лихолесье растерзает каждого, кто переступит границы с мечом в руке!

Ее собственная рука дрогнула; она не смогла бы сразить, хотя в Марье вскипала злость, обида. Разве отцовская смерть отплатила за то, что ее забыли и оставили мертвой, быть может, отпели в златоглавых чистеньких церквушках Китеж-града? Забвение — не смерть героев на границе с нечистой силой, вот что они заслужили своей бездушностью…

— Твой разум мутен, это черное колдовство, — неотступно твердил князь Всеслав. — Дочь моя, брось клинок…

Марья рассмеялась. И Лихолесье откликнулось, разлетелось ее воплем и криком. Закричали птицы, взвиваясь над темным лесом, заревело что-то в глубинах, в самом сердце, задрожала земля, заставляя коней испуганно ржать и вытанцовывать, смешать строй. Хозяин Леса откликнулся; зашуршала листва, заговорили деревья. Хриплый волкодлачий вой заставил задрожать даже Марью. Холодок пробежал по спине.

Что-то ворвалось — нечто древнее, сильное, способное потягаться с их богами. Хозяину Леса не нравилось, когда лилась понапрасну кровь; он давал приют, прятал нечисть, но не терпел свар и склок. И теперь земля дернулась, восставая, — гораздо сильнее, чем от травок Любавы; ветер немилосердно расшвырял их в разные стороны, играя волкодлаками, как кутятами, а Кощей согнулся в седле, хватаясь за голову. Марья раненой птицей крикнула и кинулась к нему, забыв о князе Всеславе. Заревело нечто страшное. И Марье показалось, что это она призвала эту силу, что ее боль воплотилась, но в следующий миг синее небо опрокинулось и над ней, и она рухнула со споткнувшегося Сивки.

Земля встретила ее тяжелым ударом, оглушившим Марью и лишившим ее чувств.

***

Она помнила, как бежала, как неслась сломя голову куда-то и ветки хлестали ее по лицу, по рукам, которыми Марья беспомощно заслонялась. Дыхания не хватало. Подол путал ноги, но Марья от ужаса не могла уж и остановиться и широко рвануть его. Ей слышались позади голоса, окрики, хрипатый смех разбойничий… Преодолев себя, Марья обернулась, но в сумрачном, предзакатном лесу гуляли длинные угрожающие тени, отброшенные темными деревьями, — и в каждой она видела врага. Ужас застилал глаза.

Неожиданно земля оборвалась под ногами, опрокинулась, и Марья с отрывистым воплем покатилась вниз, ударяясь боками, локтями… Не приметила срыв оврага, жадными глазами отыскивая преследователей. Она попыталась закрыться, вывернуться, но, сорвавшись по склону на самое дно лесной прогалины, ударилась лбом обо что-то холодное и твердое. «Камень», — уплывающим сознанием подумала Марья; эта мысль была размеренная, спокойная, скользящая степенно.

В опустившейся темноте Марья услышала отдаленный волчий вой.