Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Он — особенно в свете зари, заглянувшей в шатер, — казался молодым, но Марья заметила, что борода у него не растет вовсе, как у мертвеца. Но кожа не была ледяной, напротив, она помнила ее пылкий жар. Темные глаза могли светиться чем-то, что крало у нее дыхание. Он был красив — да, Марья знала это. И в то же время замечала многое: рваные шрамы на запястьях, белые полосы на иссеченной спине, метины под ребрами, белую зарубку на виске, где не росли смолянисто-черные волосы. Она знала боевые шрамы, видела следы давних подвигов на отце и дружинниках, на их лицах, руках, однако это было нечто иное, чего Марья страшно боялась и что в то же время хотела узнать.

Поддавшись желанию, Марья скользнула кончиками пальцев по обнаженной коже, прижала ладонь к груди. Хотела почувствовать биение жизни, ощутить его… Вздрогнув, Кощей открыл глаза. Они показались черными, как болотные омуты, но, различив Марью, он слабо кивнул.

— Прости, — шепнула Марья. И, не сдержавшись, добавила: — У тебя сердце с перебоями стучит…

— Знаю, — отозвался он. — Без тебя не бьется. Когда я далеко, оно затухает. Может быть, поэтому я позвал тебя в этот поход, не хотел вовсе омертветь…

Потерянно глядя на него, Марья легла рядом, прислонилась лбом к плечу. Скользнула рукой, нашаривая его запястье, поводя пальцами — там, где живая кожа переходила в пергаметно-сухой белый шрам, шершавящий ее руку.

— Кощей… — протянула она, не зная, с чего начать разговор.

— Иван, — вздохнул он.

— Что? — вспыхнула Марья; ей показалось, Кощей вспоминает про ее законного жениха, китежского княжича, и укоряет ее в чем-то…

— Мое имя — Иван, — терпеливо повторил он. И заговорил сбивчиво, уязвимо: — Уж ты-то имеешь право знать. Кроме тебя, только Вольга, и ты не говори никому, не нужно… Пусть я для них буду не человеком, а бессмертным царем, так легче, да и я давно уже…

— Ты правда бессмертен? — негромко спросила Марья. Ей не понравилась мысль, что она будет стариться, превратится в ветхую старуху, однажды умрет, а Кощей останется прежним — и до боли одиноким.

— Нет. Меня можно убить, — объяснил он, — но сделать это, пожалуй, слишком трудно, вот люди и прозвали… Если воткнуть в меня меч или стрелу, я переживу, колдовство меня вылечит. Обычному воину не справиться, поэтому некоторое время я внушал им дикий ужас. Но теперь чародейство Китеж-града крепнет, и кто знает, что будет через год-два…

— Значит, эти шрамы остались после того, как тебя пытались убить?

Марья почувствовала — нить натянулась, ее не пускали дальше, не позволяли заглянуть за завесу, где таилось нечто важное. Она не отличалась терпением, Марья ни за что не смогла бы долго подбирать ключи к этим бесконечным замкам, она способна была лишь спросить прямо, не таясь, рассчитывая на его честность.

— Ваня, я не оставлю тебя, — шепнула она, и Кощей, вздрогнув, поглядел на нее с какой-то хрупкой надеждой. — Я люблю тебя. Мне ты можешь рассказать, что бы там ни было.

Обняв ее, Кощей долго молчал, но потом все-таки заговорил:

— Дело было… Пожалуй, два десятка лет назад или около того. В то время остатки распавшейся Орды, снова собравшей силы, решили брать приступом восточные княжества, и князья кое-как договорились, чтобы дать отпор. Поскольку князь Дмитрий под Москвой, гнавший их взашей магией Белобогова старца, доказал, что Орда слаба, все легко поверили в победу.

Его история казалась стародавним сказанием, и Марья мечтательно улыбнулась, убаюканная. Она и правда привыкла к нему, рядом с Кощеем ей было спокойно, мирно, но это тянулось не изматывающее ее терпение бездействие, а нечто большее. Уютное, как мурчащая кошка. Марья сама едва не мурлыкала от удовольствия, когда Кощей в перерывах между рассказом рисовал что-то на ее спине. Он часто прерывался, но упрямо продолжал.

— В то время у одного из князей был сын, а юноше, чтобы стать мужчиной, нужно совершить подвиг, это все знают. К несчастью, в то время вокруг не было никаких отвратительных чудовищ, коих можно поразить и заполучить в трофей голову. Сам отец когда-то поборол аспида — неудивительно, что они повывелись, каждый княжеский сын счел своим долгом зарубить гадину. Вот они и стерлись, исчезли. Я не видел ни одного… Ну, да речь не о том: для сына того князя не оставалось никакого выбора, кроме как отправиться на битву с Ордой.

— Князья проиграли, отец рассказывал мне, — произнесла Марья. Всеслав был там вместе с другими воинами и наблюдал, как гибнут войска. — Черниговский князь не пришел, как и ожидали, Ярославль принял удар, но не сдержал… Отец всегда считал тот бой позорным, на них напали, не успели они построить воинов.