Не горюй о сердце — я скую другое (СИ)

Они с Любавой уже сворачивали, идя вдоль беленой стены, как вдруг услышали приближающиеся голоса — дружинники обходили собор! Может, боялись, как бы кто-нибудь не потревожил службу, не сорвал в такой день… Марья остановилась как вкопанная, почти приготовилась драться, как вдруг услышала позади шаги. С двух сторон! Она затаила дыхание и украдкой оглянулась…

— Отец? — не сдержавшись, одними губами прошептала Марья, глядя на суровое лицо князя Всеслава.

— Вижу, тебе лучше, дочь моя, — ехидно сказал он, и в его голосе Марья с изумлением уловила собственные знакомые выражения. — Идемте, сюда…

Он оставил их за углом, спрятанными, обошел Марью с Любавой и выступил навстречу дружинникам. До Марьи донеслись обрывки разговора: отец весьма убедительно заявил китежским воинам, что все спокойно и что он оставил у черного хода надежного сторожа. Они что-то пробормотали и потопали прочь…

Выглянув, Марья несмело подошла к отцу, и они спокойно двинулись в обход толпы, там, где народу было пореже. Следом семенила Любава, снова ставшая незаметной. Помогала ли ей магия или все слуги обладали таким хитрым даром?..

— Оставь нас ненадолго, — неумолимо приказал князь Всеслав, оглянувшись на ведьму. На прощание она покосилась на Марью. Она была уверена, что Любава останется где-то поблизости, но ее отца это успокоило. — Идем, дочка, покажу тебе, как меня здесь устроили, — будто бы беззаботно поделился он — они были у терема.

Это было совсем на него не похоже, и Марья задохнулась от нехорошего предчувствия. Сколько он слышал? Уловил, как она угрожала князю Василию, и раскусил ее? Но Любава охраняла черный ход — впрочем, что мешало отцу притаиться? Но он всегда был тем, кто первым ринется в бой, а не будет прятаться по углам…

В молчании Марья прошла с ним в палаты, просторные, как будто совсем нежилые. Она даже толком не запомнила дорогу, съедаемая беспокойством. Огляделась, отмечая, как все пусто и чисто, словно отец вот-вот должен был отправиться в путь. Марья догадывалась, что ему сейчас больше хотелось оказаться на границе Лихолесья, с умирающими там воинами, но в Китеже его удерживала забота о Марье.

— Сядь, дочка, — подсказал князь Всеслав, указав на стол с разложенными картами и письмами — удивительно ей напомнивший стол Кощея. Кажется, поутру он осматривал расположение войск: на явно дорогой карте стояли деревянные вырезанные фигурки — грубые, но все же наглядные.

Марья неотрывно следила за отцом. Он замешкался: может, будь она сыном, он предложил бы ей выпить — на столе и стоял кувшин… Но в конце концов сел рядом с ней на лавку — но все же держась чуть в стороне, чтобы не напугать.

— Не бойся, — сказал он. — Я с самого начала знал, что ты куда умнее, чем хочешь показаться. Конечно, ты же моя дочь, — с гордостью сказал князь Всеслав, позволив себе негромко рассмеяться. Смех у отца был приятный, но Марье все равно хотелось сдвинуться на самый край.

— О чем…

— Не нужно меня тут же разочаровывать, — серьезно попросил отец. — Мне жаль, что наша встреча так состоялась. На поле боя. Я считал, ты очарована, проклята… Хотелось мне, старику, так думать. Но я сам воин и могу отличить, когда сражаются по своей воле. С наслаждением.

Она угрюмо молчала, не желая ни подтверждать его слова, ни оправдываться.

— Расскажи мне все, — попросил отец. — Что тогда случилось?

— Случилось, что вы меня не искали, — сквозь зубы процедила Марья. Это заговорила в ней обида, которую она лелеяла несколько лет, и она не смогла сдержаться. Вскинула гневный взгляд на усталого, постаревшего отца. — А проклятая нечисть позаботилась обо мне, вылечила меня, позволила мне делать, что я хочу! И никто не пленил меня, мне и самой некуда было идти!

— Мы нашли… то, что осталось от повозки. Тела, кровь, обрывки… Мы решили, тебя уволокли! — в отчаянии воскликнул князь Всеслав. — Нечисть, дикий зверь или бандиты — не понять… Ничего не нашли. Все говорили, что ты мертва. Воеводы, охотники. И я поверил, потому что не было никакой надежды.

Он не просил прощения униженно — и слава Чернобогу, иначе Марья бы даже бросилась на него, пытаясь по крайней мере поцарапать.

— Почему вы не попытались… хотя бы поискать подольше?.. — прошептала она. — Просто бросили! Ведь это так легко — забыть!

— Марья, девочка моя, — мягко заговорил отец, поняв ее растерянность. Хриплый голос старого воина прозвучал необычайно нежно, и Марья насторожилась, напряглась, точно кошка, готовая броситься с когтями, с истошным воплем. Но отец говорил, чуть волнуясь, искренне и проникновенно: — Я не мог поверить, что потерял тебя. После смерти твоей матери у меня ничего не осталось. А я был не лучшим родителем, не знал, как воспитать тебя. Надеялся, что всю работу сделают няньки. Сколько раз я спрашивал у Белобога, почему ты не родилась сыном! — досадливо усмехнулся он, и Марья настороженно, криво улыбнулась. — Все было бы куда проще. Без этой мороки. Я научил бы тебя воевать… И мы были бы счастливы.