Не говори, что лес пустой...

Максим Макарович опустил глаза. Увидев на столе соскользнувший с папиросы майора пепел, ребром правой ладони осторожно пододвинул его к краю, сдунул в подставленную левую ладонь и высыпал в пепельницу, лишь затем глухо промолвил:

— Я Наташку имею в виду…

— Наталью? Они что, поженились?

— К этому идет.

— Так это же здорово, черт побери! Чего же ты молчал до сих пор? — Тарасевич наполнил стопки. — Ну-ка, дружище, поднимем за это еще по одной, авось тогда расскажешь, — засмеялся он.

То, что дружба Давлята и Наташи перерастает в пылкую любовь, первой определила Оксана Алексеевна. Наташа не умела да и не старалась скрывать свои чувства, все было написано на ее лице, и Оксана Алексеевна поначалу отнеслась к этому как к обычному явлению, достаточно хорошо известному ей по многолетней работе в школе.

«Наташа, — думала она, — влюбилась точно так же, как влюбляются все шестнадцатилетние, а эта любовь подобна костру из соломы — вспыхнет и вмиг сгорит».

Но чем дальше, тем яснее становилось, что чувство дочери серьезное и глубокое. Она полюбила, как говорится, однажды и на всю жизнь, той любовью, которая, по слову поэта, «нетленна, словно солнца лик» и «не соловьиное рыданье — немое умиранье каждый миг».

Противостоять ей было невозможно и бессмысленно. Тем не менее Оксана Алексеевна считала своим долгом предостеречь Наташу. Она говорила, что Давлят вырос в их доме, стал полноправным членом семьи, сыном и братом. Стоит ли торопиться с браком? Может быть, сказала она, все-таки подождать три-четыре года, проведя их в разлуке, и тем самым еще раз проверить свои чувства, еще раз убедиться, что они совсем другие, чем прежде, когда жили под одной крышей и ели за одним столом; Наташа эти три-четыре года могла бы продолжать учебу, успела бы получить высшее образование. Время — это решето жизни: оно отсеивает желаемое от действительного, истинное от созданного воображением…

Наташа слушала мать со спокойным, сосредоточенным выражением лица, то наматывая на палец, то разматывая короткую белую нитку.

— Мое дело — сказать, твое, доченька, — слушать, — говорила Оксана Алексеевна. — Ты не ребенок, вольна поступать, как сочтешь нужным, но прошу тебя еще и еще раз взвесить сердцем и разумом.

Слова матери запали в Наташину душу, но произвели обратное действие — не поколебали ее чувства, а укрепили, и мать это видела; поэтому когда Наташа объявила, что они решили с Давлятом пожениться, она обняла дочь и сказала только два слова:

— Будь счастлива!

А Максим Макарович, хоть и видел сам, и знал многое от жены, в первые минуты словно бы лишился языка.

— Ну, если решили… любите… если крепко… — с трудом выговорил он наконец и развел руками.

Ночная беседа с майором Тарасевичем после выпускного вечера в училище заставила его призадуматься над судьбой детей, как он мысленно называл Наташу и Давлята.

— Стоит ли Давляту сейчас связывать себя семьей?

— Стоит! — ответил Тарасевич. — Любят — пусть женятся. Быстрее закалятся в горниле самостоятельной жизни. Назначайте место и день свадьбы.

— Место-то известно…

— А времени лучшего, чем в отпуск Давлята, не выбрать, — сказал Тарасевич.

Оказывается, по заведенному положению Давлят был обязан представить Наталью и ее семью своему непосредственному начальству. По рекомендации майора Тарасевича он получил назначение в оперативный отдел штаба округа. Все были этим довольны, кроме него самого, — он рвался в войсковую часть. Но майор Тарасевич, хмурясь, сказал, что, во-первых (пора знать!), приказы не подлежат обсуждению, во-вторых, придет срок и еще послужит в войсках, а в-третьих, надо думать о том, как поступить через годик-два в военную академию.

Следует, однако, отметить, что в душе майор Тарасевич разделял стремление Давлята, о чем не преминул поставить в известность Максима Макаровича и Оксану Алексеевну.

— Если все-таки рекомендовал на штабную работу, то исключительно из желания помочь ему раскрыть свои способности, — сказал он и, улыбнувшись, прибавил: — Ну, и немножко ради вашего спокойствия…

Давляту дали отпуск, положенный всем выпускникам училища, и началась подготовка к свадьбе, которую назначили на 20 июня 1939 года.

Кроме близких друзей Мочаловых, товарищей жениха, прежде всего военных, и подруг невесты, на свадьбу приехали усто Шакир и Мансур Мардонов. Было тесно, но весело. Гости, как водится, пили за здоровье и счастье молодых, вгоняли их в краску криками «горько», пели песни и танцевали под маленький, из четырех музыкантов, но шумный эстрадный ансамбль, приглашенный из ресторана.

Взял слово и усто Шакир.

— Максим-ака, — сказал он, — мы с товарищем Мардоновым в некотором роде падарвакилы[19]. Поэтому разрешите прежде поздравить вас, Максим-ака, и Оксану-ханум с тем, что вы стали нашими сватами. А еще хочу сказать, что в народе правильно говорят: «Хорошая жена приносит в дом богатство и счастье». — Он улыбнулся при этом: ведь по-таджикски «давлят» — и богатство и счастье. — Вот она, наша Наталья, которая привела в ваш дом нашего Давлята. А поэтому прошу еще раз выпить за радость и счастье жениха и невесты.