Не говори, что лес пустой...

— Все равно нужно было полежать два-три дня, — тоже улыбнулся комиссар.

— Соскучились по товарищам, — сказал Самеев.

— Без товарищей скучно, — подтвердил комиссар и сказал: — Примите нашу благодарность, товарищи!

Он пожал каждому руку, и каждый, внутренне подобравшись, торжественно отвечал:

— Служу Советскому Союзу!

День был ясным. Холодный диск солнца быстро перемещался по высокому небосводу, и там, куда падали лучи, снег искрился, а в других местах отливал синевой. Поверхность многочисленных водоемов, стянутых толстым льдом, и бесчисленные валуны вокруг них издали напоминали залегшие отары белых и серых овец. В морозном воздухе то и дело раскатывались орудийные выстрелы.

На всем участке полка стояло относительное затишье. Но все знали, как оно обманчиво, ибо именно в такие вроде бы спокойные дни выходили на охоту финские снайперы, которых наши бойцы прозвали «кукушками». Ловко маскируясь, способные в ожидании жертвы часами сидеть на деревьях или в густом кустарнике, они наносили нам немалый ущерб. К счастью, в полку быстро усвоили горькие уроки, которые дали «кукушки», и принимали необходимые меры предосторожности.

Словом, день обошелся без жертв, оказался по-настоящему тихим. И когда солнце, вспыхнув багровым пламенем, окрасило небо и землю в розовый цвет, Давлят сел за ответ Наталье, чье письмо перечитал несколько раз.

«Наталья, любовь моя! — писал он. — Я бесконечно рад и счастлив, что ты и все наши здоровы, и особенно тому, что  о н (подчеркнул дважды) в пути и  р а з в и в а е т с я  н о р м а л ь н о (тоже подчеркнул). И я, как и ты, родная, молю всех богов, если они действительно есть, даровать нам скорую встречу, но пуще всего — чтоб твои ясные глаза не туманились печалью и не проливали горючие слезы, чтоб дали твоему мягкому сердцу силу, мудрость и терпение горных орлов.

Помни всегда и везде, дорогая моя, что меня никто не принуждал, я сам, по своей воле, избрал военную профессию, горжусь ею как одной из самых почетных и нужных. Когда-то наша мама показала мне стихи:

А ты — правофланговый
тех армий навсегда, чей знак —
сигнал восстания —
нашлемная звезда.

Вот кто твой муж, дорогая! И на передовой линии огня он сегодня находится по велению сердца и долга. Ему не надо другой судьбы, и он верит (верю, Наташа!), что ты разделишь ее с ним и будешь стойкой подругой на всем его жизненном пути.

Родная моя, дорогая! Не думай только обо мне. Нас здесь тысячи, и у каждого есть любимые, жены или невесты, есть матери и отцы, сестры и братья, у многих даже дети, и каждый днем и ночью думает о них, каждый мечтает о встрече, зная, что путь домой откроет только победа.

Привыкай, Наталья, к судьбе солдатской жены. Прости, если что написал не так.

Всем вам шлю свой боевой привет, крепко обнимаю, целую. До свидания, родная.

Твой верный Давлят.

Декабрь 1939 г., Карельский перешеек».

Сложив треугольником и надписав адрес, Давлят вручил письмо связисту Пете Семенову.

— Придет почтальон — отдашь.

— Хорошо, товарищ лейтенант, — сказал Петя и, пряча письмо в кожаную сумку на боку, добавил: — Теперь на заре объявится…

Солнце уже ушло, и отливали перламутром в безбрежном океане неба маленькие звезды. К ним то тут, то там взлетали белые, желтые и зеленые ракеты, заливая все вокруг светом, похожим на лунный; когда, описав дугу, они падали, за ними тянулся белесый дымчатый след. В вышине, видимо, было тихо, здесь же, на земле, завывал холодный северный ветер.