Не ищи меня

– Ну, пришлось оставить несколько угрожающих сообщений, прежде чем он наконец перезвонил, – Джонни еще что-то говорил, но я его больше не слушала. По телу разливалось облегчение, на глаза навернулись слезы. Я не убийца. Мне не придется идти в тюрьму.

– Слушай, я с радостью передам твое сообщение, Наташа, дорогая, но я не могу ручаться, что он поступит как порядочный человек. Возможно, тебе придется тащить его в суд.

– Да, знаю…

Повисло долгое молчание. Мои мысли закрутились, в голове стали вспыхивать взаимосвязи. Ник жив. Джен и Эмили неизбежно должны быть с ним – возможно, они все еще в Озерном краю, а может, уже куда-то переместились. Как многое известно Джонни о том, что происходит? Он держится так, будто он на моей стороне, но могу ли я ему доверять? Ник наверняка еще слаб от полученных ранений, но скоро поправится. Что он тогда предпримет?

Моя жизнь в опасности?

Джонни нарушил тишину.

– Хотя идти в суд бывает довольно затратно, – сказал он. – Попробую его вразумить. Дай мне несколько дней, я перезвоню. Кстати, где ты сейчас живешь?

– К сожалению, не могу тебе этого сказать, – ответила я и, внезапно испугавшись, повесила трубку.

Глава 36

Тогда

Дженнифер

Ники шел на поправку. По крайней мере, физически. Он все еще чувствовал слабость и страдал от головных болей, но уже мог ходить. Его избитое лицо постепенно заживало, отеки спали, синяки из багровых побледнели до болезненно-желтых. Когда он впервые вышел из комнаты, Эмили отнеслась к нему настороженно и отказывалась на него смотреть, но теперь привыкла. Единственное, чего она не понимала, – это почему он больше не мог поднимать ее и раскачивать.

Большую часть времени он проводил в гостиной, с ногами на диване и согретыми ноутбуком коленями. Иногда играл в компьютерные игры: гонки на машинах или что-то кровавое, в жанре научной фантастики, – но в основном закупался перед днем рожденья Эмили. Каждый день приезжал курьер с подарками: куклами, плюшевыми мишками, нарядом принцессы-феи с диадемой и волшебной палочкой, книжками, пазлами, набором игрушек для купания, деревянной фермой, детским планшетом для изучения цветов и счета, розовым самокатом вместе со шлемом – и это только то, что я помню. Он заказал праздничное дизайнерское платьице из розовой парчи стоимостью почти в триста фунтов, сотню серебряных воздушных шариков и огромный шоколадный торт с глазурью, на которой было написано ее имя. Это было не просто чудовищно расточительно, это было безумно. Похоже, в голове Ники складывались картины грандиозного семейного торжества, но в реальности мы все еще прятались в Озерном краю и отмечать собирались втроем.

– Купи ей побольше одежды, – настаивал он. – Выбери, что нравится. Стелла Маккартни, Армани, Дольче и Габбана – они все делают детские вещи. Наташа одевала ее в какой-то ширпотреб, но Эмили – принцесса. Ей нужен твой вкус.

Изучив в Интернете дизайнерские коллекции для детей, я заказала несколько вещей на осень, в основном цветастые лосины и кофточки, потому что она умудрялась пачкать их с устрашающей скоростью. Еще я купила ей зимний комбинезон и миленький желтый дождевик в комплекте с шапочкой и резиновыми сапожками в цветочек. Лето подходило к концу, становилось все холоднее. Если мы застрянем здесь надолго, нам понадобится вся подходящая одежда для плохой погоды.

В прошлом я часами фантазировала, как буду наряжать Эмили, когда она станет моей, но теперь, покупая ей одежду, чувствовала тяжесть на сердце. Я как будто одолжила чужую куклу: мне дали поиграть с ней, но только на том условии, что однажды я ее верну. Ники верил, что наше положение прочно, но мне оно казалось очень хрупким, и я боялась слишком привязываться.

Не то чтобы у меня была такая возможность. Меня терпели, пока не было никого получше, но, едва Ники встал с постели, Эмили требовала только отца. Папе приходилось надевать ей обувь, застегивать куртку, чистить зубы, резать банан, читать сказки на ночь. Только папа мог петь ей детские песенки, мне присоединиться не позволяли. Только папа мог играть с ней в прятки и находить ее за диваном. Я стала фигурой на заднем плане, раздражающей прислугой, готовившей еду, которую она не хотела есть, и унылой няней, укладывавшей ее спать, когда она не чувствовала усталости. Несмотря на все усилия Ники, она отказывалась звать меня мамой. Она вообще никак меня не называла – я была персоной без имени, не представлявшей интереса. А когда Ники попытался уложить ее в кровать между нами, она закатила истерику. Она словно понимала, что я была заменой Наташе, и отказывалась это принимать. Фальшивая мама ей не подходила.