(Не)Кулинарная книга. Писательская кухня на Бородинском поле

– Здрааасьте! Я – Мааасковская Галка!

Я обожала Московскую Галку. Во-первых, именно за это безупречное мааасковское аканье. Потому что в нашей некогда обширной семье все, от учёного-геолога (дядюшки) из Питера до водителя грузовика (бабуленьки) из Волжска, от моего папеньки-инженера (и дедуленьки – его батюшки, пропойцы-багорщика, отсидевшего по малолетству за «хулиганку») до родного брата моей маменьки, судоводителя (и шизофреника – окончил дни в дурдоме, увы; прекрасно рисовал и – страшное бубубу моей родительницы, испортившее кровь моих трепетных до словосложения детства и юности, – безупречно и талантливо писал в рифму и без) – все-все-все от строителей до пастухов, – говорили, как дикторы советского телевидения. И только Московская Галка как-то оживляла эту идеальную картину мира, где безжалостно уничтожались этнические и местечковые акценты, а за «споймать» и «извиняюсь» можно было огрести получасовую лекцию о приставках и окончаниях. А вслед за Московской Галкой можно было ухать филином в соседа «ну и ехай себе!» И тут надо понимать: Московская Галка не была понаехавшей лимитой во втором поколении. Московская Галка была рафинированной москвичкой, коренной по самого прапрапрадедушку-выкреста, столичного купца. (К слову, именно от Московской Галки я впервые и услышала «жид крещённый, что вор прощённый!». И объяснения на эту непонятную для меня национально-теологическую тематику.) Во-вторых, Московская Галка была великолепна! Она было тоненькая, как спица. Красивая, как нынешняя глянцевая обложка. На её точёном носике высились огромные дымчатые очки на поллица. Дымчатые, а не тёмные – потому что Московская Галка была близорука. И потому огромные дымчатые очки она таскала постоянно. Где она такие брала – было загадкой. Потому что мой близорукий отец носил обыкновеннейшие убогие очки обыкновеннейшего убогого фасона, которые носило всё поголовье близоруких в СССР. На пляже Московская Галка меняла свои роскошные дымчатые очки на не менее роскошные солнцезащитные тёмные очки – и даже для Одессы, где всегда можно было что-то раздобыть у спекулянток (по совместительству – жён плавсостава), это было эпатажно. Раздобыть можно было, если у вас, конечно же, были деньги. У Московской Галки денег не было. То есть были – но не особенные. Но у Московской Галки были связи. В детстве моём я ничего не знала о связях, потому Московская Галка, акающая и ехающая, тоненькая и красивая, в шикарных тряпках и роскошных очках, да ещё и вся в таинственных связях – была моей мечтой, предметом моего обожания и поклонения. А уж с каким пренебрежением она относилась к своим необыкновенным нарядам, нисколько никогда не сожалея о порванном или запачканном! Марлевый сарафан, весь уделанный шелковицей, она могла запросто выбросить. Марлевый сарафан!.. Кто не понял мою печаль – так вам явно куда меньше сорока. При этом Московская Галка была простая и аристократичная, как гамма до мажор. В отличие от прибалтийских высокомерных плебеек, на которых два моих поволжских дядюшки женились во время службы в рядах СА. Те были унылы, как фуги Чюрлёниса, но снобоваты, как стразы Сваровски. Московская Галка же была чистейшей воды бриллиантом во всей своей сверкающей солнечной простоте. Московская Галка, окончившая первый московский мед и работавшая в Склифе, при виде моих велосипедно-волнорезных ссадин и травм, даже глазом своим великолепным не моргала. Прибалтийские же насквозь фальшивые тётушки – жёны кровных дядюшек, – наперерез неслись за бинтами и йодом. Потому что до замужества успели окончить медучилище. А одна – даже несколько месяцев поработать медсестрой в той самой военной части, где служили мои тогда юные поволжские дядюшки. У нас с Московской Галкой была версия, что им просто нравится меня мучить. Потому что иных причин окроплять йодом и заматывать в бинты ребёнка, живущего в водах Чёрного моря, быть не может. Позже, когда у одной из прибалтийских тётушек появился собственный ребёнок – Гедрюс, – мы с Московской Галкой решили, что им всё равно кого мучить. А когда у Московской Галки появились двое сыновей – Алёшка и Андрюшка, – стало очевидно, что и ей всё равно на кого своим великолепным глазом не моргать, хотя однажды прямо при мне – и даже при моей ассистенции, – она самолично уштопала годовалому Андрюшке солидный разрез, приобретённый им в процессе познания окружающего мира. Без охов, ахов, слёз, а под весело вскипающую перекись – и никто даже перепугаться не успел. Потому что дети пугаются не своей крови и не своей боли, а реакции взрослых на свои ранения. «Наверное, люди нужны всякие, – мог бы сказать по этому поводу мой малыш Пальма из детской книги “Приключения Пальмы”, – и надменные некрофилы и простые жизнелюбы!»

В-третьих, Московская Галка готовила макароны по-флотски.