(Не) люби меня

– Тут лучше, чем в подворотне, – призналась мне хихикающая Пешиенс. – Не надо бояться, что тебя поколотят, или отберут деньги, и кормят хорошо. Правда, работать заставляют… В начале недели всегда негусто – один, двое приходят, зато в пятницу мужчины в очередь устраиваются. Ведь каждый мечтает о хорошенькой девчонке после пятничной мессы! Только успевай поворачиваться! Лучше всего, когда приходят знатные господа – они всегда выбирают, кто понравится, и обращаются с тобой, как с настоящей дамой, даже дарят что-нибудь. Мне вот ленту подарили, – она вздохнула с сожалением. – Только настоятельница сразу ее забрала…

– А ты тоже довольна? – спросила я у Пруденс, когда нас оставили после обеда драить котелки из-под каши.

– Тебе-то что? – огрызнулась она. – Думай о себе, леди!

Мне и в самом деле следовало подумать о себе. Врач, осматривавший всех женщин монастыря вечером в субботу, только покачал головой и оставил мне баночку с мазью, заживляющей раны. Я попыталась убедить его помочь мне, но получила в ответ только занудную и мерзкую в своей лицемерности проповедь о необходимости исправления через смирение.

Гордость не позволила мне расспрашивать о судьбе короля, но в разговоре врача с помощницей я услышала, что коронация назначена на день празднования Тела Господня, всего через две недели.

Но моей решимости это не убавило. Про себя я поклялась, что не позволю никакому мужчине прикоснуться к себе – ни в понедельник, ни в какой другой день. И так заявила настоятельнице, когда она сказала нам напутственное слово, призвав проявить скромность и терпение в предстоящем служении – так назывались здесь встречи с мужчинами.

За дерзость я опять получила порцию ударов розгами. Настоятельница лично присутствовала при порке, а увидев, что я намерена стоять на своем, предупредила:

– Будешь буйствовать, прикажу тебя связать, Силента. Ты здесь не для того, чтобы мы терпели твои капризы, а для исправления и спасения своей души.

Угроза подействовала, и я сразу присмирела. И вовсе не потому, что мне вспомнилась жестокость моей свекрови, и тот ужас и стыд, что я тогда пережила. Окажись я связанной – смогу только умолять о пощаде. Я же намеревалась отстаивать свою честь и речами, и силой, а если удастся – попробовать бежать.

В понедельник монастырь посетило мало мужчин, потому что настоятельница вызвала лишь четверых женщин. Пешиенс была разочарована и сетовала на какую-то Митису, которой достался молодой парень. Она так надоела своим нытьем, что Пруденс, потеряв всякое терпение, набросилась на нее с кулаками. Я не пыталась разнять их, потому что уже поняла, что для этих несчастных женщин жалобы и драки были почти единственным развлечением в скучной жизни. Не считая прихода мужчин, конечно.

Понедельник подошел к концу, и мы уже получили свой скудный ужин, когда явилась настоятельница и приказала всем выйти во двор и выстроиться в одну линию.

– Пришел кто-то из богатеньких! – с присвистом выдохнул Пешиенс, торопливо приглаживая волосы. – Пусть мне повезет!

Я пыталась тайком улизнуть в келью, но Эдит и Линда – бесстрастные помощники настоятельницы – разгадали мою хитрость и лично препроводили во двор, поставив в середине. Опустив голову и спрятав лицо распущенными волосами, я старалась быть как можно незаметнее. Мы не видели «почтенного» клиента, Пешиенс шепнула, что господа выбирают женщин, глядя на них через зарешеченное окно, но вот смотрины закончились, и настоятельница приказала всем разойтись.

Мы с Пешиенс и Пруденс едва успели зайти в свою келью, и даже не начали читать вечернюю молитву, когда дверь распахнулась, и на пороге возникла настоятельница, в сопровождении невозмутимых Эдит и Линды.

– Идем со мной, Силента, – велела она. – Наш гость выбрал тебя.

Судя по тому, что настоятельница пришла с тяжелой пехотой в лице Эдит и Линды, она не рассчитывала, что я соглашусь пойти к «гостю» по доброй воле. Но я пошла к ней навстречу, не выразив ни недовольства, ни страха.

– Почему ей повезло? – шепотом простонала мне вслед Пешиенс.

Настоятельница посматривала на меня с подозрением, но я послушно прошла вслед за ней до северного крыла, где находились комнаты для особых гостей. Пешиенс взахлеб рассказывала, что там мягкие перины и простыни из тончайшего льна. И что на стене висит разноцветный ковер, а окна выходят на реку, и кажется, будто ты в раю.

У меня были другие представления о рае, а сейчас особая комната представлялась мне чем-то сродни аду. Но я была намерена отстоять себя, пусть даже ценой жизни.

– Надеюсь, ты одумалась и проявишь благоразумие, – сказала настоятельница перед тем, как отправить меня в комнату, где ждал гость.

– Несомненно, – заверила я ее. – Порка прекрасно располагает к благоразумию.

Двери комнаты открылись, я переступила порог, и двери закрылись. Я находилась в небольшой комнате, обставленной довольно бедно, но простолюдинке, вроде Пешиенс, это и в самом деле могло показаться несказанной роскошью. В стенной нише тускло горел светильник, а на постели сидел мужчина в широкополой войлочной шапке.