Не могу больше (СИ)

…двое счастливых мужчин и одна брошенная, никому не нужная женщина.

Прихлопнули тебя, Джон, словно зазевавшегося комара.

— К маме хочу, — тихо добавила Мэри, и Джон вздрогнул всем телом, настолько жутко прозвучал её голос. И эти доверительные, слезливые нотки… И удушающий флер безумия… — Но и ей я совсем не нужна. Она была очень мила со мной, ты заметил? Очень. Но смотрела как на… взрывоопасную смесь. Как на нечто, способное устроить Армагеддон. В её глазах был нескрываемый страх. И желание поскорее отделаться. Как мне быть, Джон? Как мне быть дальше?

Это уже становилось забавным. Видно, Джон Ватсон для того и рожден, чтобы подставлять свою чертову спину под тюки чужих неурядиц и горестей. И тащить их до самой смерти.

Как быть? Будто ты не знаешь ответ…

— Иди спать. - Он даже не пытался скрыть своё безграничное опустошение. И невыносимую, глухую тоску. Смотрел прямо перед собой и видел лишь легкую дымчатую завесу. И ничего больше. — Я всё уберу и проветрю.

— А завтра?

— А завтра жизнь подскажет. Иди…

…видеть тебя уже не могу.

Мэри неловко поднялась — затекли мышцы, онемела спина — и направилась к двери.

— Голова закружилась, — прошептала она, покачнувшись и вцепившись в дверной косяк. — Я сейчас потеряю сознание.

Но на пороге обернулась, стоя твердо и прямо, и глаза её блеснули необъяснимой решимостью, отчаянной готовностью идти до конца. — Знаешь, Джон, я согласна даже на это.

— На что? — Утомление достигло предела. По-моему, сознание сейчас потеряю я. А ещё лучше — сдохну. Что ещё тебе от меня надо?! — На что ты согласна?

— На Бейкер-стрит. На Шерлока. На… всё. Между вами. Разве я не дочь своей матери? Яблоко от яблони, плоть от плоти. Пусть он будет, Джон. И пусть ты будешь с ним. Только не уходи насовсем.

Даже нормальная, здоровая злость не смогла просочиться в душу — так плотно забила её пустота. Джон невесело усмехнулся. Жизнь продолжает радовать приятными сюрпризами, милыми пустячками. Подкидывает аппетитнейшие приманки. Блевать охота. — Предлагаешь тайно бегать на Бейкер-стрит и трахаться с Шерлоком?

— Да. Я буду терпеть, Джон. Ни разу не упрекну. Не могу без тебя. И если уж ты так сильно этого хочешь…

— Спасибо, конечно. Но мне не нужны твои одолжения. И трахаться с твоего позволения я не намерен. Ты, кажется, не поняла. Это Шерлок. И я люблю его. Всем сердцем.

*

Мэри проснулась рано и при виде пустующей половины постели горько заплакала. Грудь разрывалась от боли — к утру она стала ещё острее. Осознание правды было невыносимым. И не повернуть назад.

Ненависти не осталось. Не осталось даже обиды на жизнь, что жестоко над ней глумилась. И ненависть, и обиду пожрало необъятное одиночество. Всё, что её окружало в этот ранний, безрадостный час: маленькая уютная спаленка, ставшая родной и привычной, каждая купленная ею вещь, безделушки и лоскутки; воздух, которым она дышала; предрассветный сумрак, в который всматривались её глаза, — всё было этим одиночеством. Бесконечным.

Она плакала, плакала, плакала и старалась не думать о Джоне.

*

Джон спал до полудня: утомление прошедшего дня было сокрушительным и надолго пригвоздило к раздолбанному дивану его ноющие кости и мышцы.

Во сне его преследовал страх. Джон метался и корчился на неудобном, продавленном ложе. Звал Шерлока.

Открыв глаза и недоуменно уставившись на аляповатую обивку, он медленно приходил в себя и думал, что не станет ничего выяснять — хватит, да и ни к чему. Примет душ, выпьет кофе и двинется на Бейкер-стрит, к Шерлоку. А оттуда — прямиком в клинику: Бог придумал суточные дежурства для спасения таких закомплексованных ублюдков, как он.

Что делать, Джон решительно не представлял.

Будь что будет.

А что будет? Хоть что-то хорошее будет?

Стоп.

В любом случае, их уже двое, и это уже хорошо.

Двое счастливых мужчин.

Черт возьми, эта проблема вообще имеет решение?!

Джон ворочался с боку на бок, вздрагивая от знакомых звуков из кухни: судя по запахам, Мэри что-то готовила. Вполне обыденные вещи казались дикими, как пляска на похоронах.

Неужели сейчас он сядет за стол? И сам себе ответил: сядет. И, вопреки всему, приступит к позднему завтраку.

Порядочность и благородство — гребаное дерьмо.

Гребаное собачье дерьмо.

Джон спустил ноги с дивана и оглянулся по сторонам: не хо-чу…

*

Эту ночь Шерлок провел сидя в кресле, и лишь под утро потащил ноющее от сладкой усталости тело в постель.

Воспоминания переполняли — болезненно острые, нестираемо пряные.

После ухода Джона его словно накрыло безумной смесью эмоций и ощущений. Впервые в жизни Шерлок впадал в подобный чувственный раж: метался по кухне, трогая и оглаживая всё, к чему прикасался Джон, обтекая повлажневшим взглядом стул, на котором так неумело и так усердно Джона ласкал.

Глупо. Смешно.

Дико. Постыдно.

Он прижимал ладони к лицу, прикрываясь этим иллюзорным щитом от собственного безрассудства.

Что с ним творится, господи?

Что за ураган пронесся по безупречно вышколенному сознанию, разметав в прах годами отточенные приоритеты?