Не осенний мелкий дождичек

— Талант! Ишь, куда махнули! — ощетинился он. — Боитесь, духом упаду от критики? Ей-богу, не упаду!

Он был так забавен в эту минуту — с торчащими по-мальчишечьи вихрами, с очками, сдвинутыми на лоб, — что Валентина расхохоталась:

— Милый, храбрый заяц, ваш урок действительно хорош. Чем? Даже трудно объяснить, как трудно объяснить, чем хороша полюбившаяся тебе музыка… Конечно, недостатки есть, но это ли главное? Только не возгордитесь, пожалуйста. И не превращайтесь в занудного рационалиста! Да, кстати, как, на ваш взгляд, Рома Огурцов?

— Огурцов? Сначала сидел с рыбьими глазами. Знаете, бывают у рыб сонные белые глаза. Но я вытащил его раза два к доске, подкинул пару любопытных задачек… Ничего, в норме. А вам показалось другое?

— Я о нем и забыла, решая ваши задачки, — улыбнулась Валентина. — Значит, вам Огурцова упрекать не приходится.

— Я не теща, чтобы упрекать, — сердито сказал Ванечка. — Если ученики не хотят знать, значит, я, учитель, не разбудил в них живинки. Винить в своей бездарности детей — занятие в общем-то не столь благородное. А вы меня здорово сегодня воодушевили! — признался вдруг он. — Смотрю, и вам интересно. Ну, думаю, видно, ничего. А то на первых, порах в каждом своем шаге сомневаешься, все кажется плохо, неумело. Вам, наверное, такого не довелось испытать.

— Довелось, Ванечка, еще как довелось…

И следующий урок был «окном» у Валентины. Она не пошла, как намеревалась, домой, решила вновь посидеть в четвертом «в», теперь у Аллы Семеновны. Сначала все обстояло как будто ничего, Алла Семеновна объясняла, дети, казалось, прилежно слушали… но вот кто-то кого-то хлопнул по голове книгой, по классу прошел шумок, тихий смех… Напрасно делала замечания Алла Семеновна, напрасно хмурилась Валентина, класс жил сам по себе, Алла Семеновна сама по себе, «Наверное, я выглядела так вот во Взгорье», — невесело думала Валентина. Вторгаться в урок своей властью она считала неэтичным, и что это изменит? Алла Семеновна раздражалась все больше, все чаще переходила на крик. Вот она, приступив к опросу, вызвала Огурцова, тот встал, изогнувшись, словно вообще не имел костяка. Начал бормотать что-то невнятное.

— Опять мямлишь? Опять не подготовил урока? Садись и повтори по учебнику все сначала! — рассердилась Алла Семеновна. — Котова, отвечай на вопрос!

Инна, эта ясная, светлая девочка, вдруг начала заикаться; Алла Семеновна тоже посадила ее, не дослушав. Плохо было в классе и учительнице и ученикам. С этим и пришла Валентина после занятий к Чуриловой.

— Евгения Ивановна, вы знаете, как проходят в четвертом «в» уроки ботаники? Я сегодня посмотрела.

— Дети жалуются. Пытаюсь разубедить…

— И не предупредили меня!

— Неудобно, Валентина Михайловна. Если бы не я вела этот класс… Нельзя, чтобы подумали: наговариваю. Защищаю. Пытаюсь вмешиваться.

— Не узнаю вас, Евгения Ивановна. Вы же всегда стоите горой за детей. И вдруг сложили крылья. Почему?

— Старею, верно, Валюша. — В голосе Чуриловой прозвучала такая печаль, что Валентина встревожилась:

— Со Славой что-нибудь? Вам нездоровится, Евгения Ивановна?

— Славе суждено свое, — склонила седеющую голову Чурилова. — Как безжалостно уходит время… Сегодня у Анны Константиновны опять был ночью сердечный приступ. Мы со Славой еле справились, решают минуты, а у нас когда-то дождешься «скорую». Так боюсь, что ей недолго осталось…

12

…Долгожданный, в суете приготовлений пришел Новый год. Вечером тридцать первого Валентинка собралась к Нине: девушки звали ее, говорили, что пойдут ряжеными, станут гадать. На крыльце столкнулась с завучем.

— Вы куда? — сказал он. — Ничего подобного. Идем к нам.

— Но я обещала…

— Чепуха! Как можно отказаться от компании товарищей по работе? Никаких разговоров, идемте. Все уже собрались.

За столом у Аксеновых действительно собрались все учителя, и дядя Семен с тетей Настей были тут же. Но главное — Валентинка даже стала на пороге, не зная, входить или не входить: в переднем углу, рядом с директором, сидел в новой пиджачной паре совсем не такой уж самоуверенный Лапников. Он-то зачем здесь?

— С Павлом Дмитриевичем мы однокашники, вместе учились у Варвары Прокофьевны, — сказал Аксенов. — Проходите, Валя.

Пришлось сесть. Валентинка старалась не смотреть на Лапникова, но все равно неприятно было слышать его хрипловатый голос, какой-то дрожащий, клекочущий смех.

— Давайте выпьем за то, чтобы новый год был мирным во всех отношениях, — поднял рюмку директор. — Довольно нам войны, сыты ею по горло. За все доброе в новом сорок шестом! — и чокнулся с Лапниковым! Он, про которого тетя Настя сказала: «не вытерпливает этого нахалюгу»!

Лапников протянул свою рюмку и к Валентинкиной! Она так взглянула на него, что Лапников удивился, потом усмехнулся, но все же притронулся к ее рюмке своей.

— Ты что, Пал Дмитрич? — спросил Аксенов. — Смеешься чего?

— Да так, — позвенел по рюмке пальцами Лапников. — На фронт не взяли, не годишься, мол. Будто здесь было легче… Тут плох, там нехорош, сам бью, меня бьют… кому что докажешь?