Не осенний мелкий дождичек

Вновь налил рюмку, выпил, потом еще… Вскоре он распрощался со всеми, извинившись — его ждут дома, ушел. Директор, ничего не замечая, жаловался дяде Семену:

— …послали сюда, я поехал. Одному все равно где. Бобыль я, Семен. Почему нас с тобой, солдат, не убили, а мои погибли? Можешь ты на это ответить? Не можешь.

— Война, Ляксандра Борисыч.

— Спойте что-нибудь, Валечка, — попросила Мария Тихоновна. — Старинное, задушевное.

— Задушевное… — Чуть подумав, коснулась струн, — «Раскинулось море широко, а волны бушуют вдали, товарищ, мы едем далеко, все дальше от грешной земли…»

Кто-то всхлипнул, словно захлебнувшись. Валентинка испуганно отняла от струн пальцы: директор, уронив голову на стол, плакал. Аксенов и дядя Семен успокаивали его, помогли подняться, вывели в сени…

— Нашла что петь! — Тетя Настя вытерла кончиком платка навернувшиеся на глаза слезы. — У него жена и дети погибли в Севастополе. На пароходе их эвакуировали, немец разбомбил… Ох, война, война, ни дна бы ей, ни покрышечки!

13

Да, именно тогда, в первые взгоренские месяцы, училась Валентина ощущать не только свою, но и чужую боль. Беды было много, война исковеркала столько судеб, столько нанесла, казалось, неизлечимых ран… Войны давно нет, уже отметили тридцатилетие мирной жизни, еще миновали годы, а боль человеческая жива. И не только от войны. Вон стоит у окна в коридоре Коля Фортов, недвижно стоит, вобрав голову в плечи, и столько в тонкой по-юношески его фигуре безнадежного отчаяния… Идут уроки, все ученики на местах, Коля не в классе — почему? Засунул руки в карманы, отвернулся от всех, одинокий, неприступный. Прошла куда-то, разговаривая с завхозом, Тамара Егоровна. Простучав на лету платформами сверхмодных туфель, приостановилась возле Коли Алла Семеновна:

— Фортов, почему не в классе? Сейчас же иди на урок!

Он не повернул головы, не шевельнулся.

— Ты что, не слышишь? — дернула его за рукав Алла Семеновна. — Немедленно иди, или я пожалуюсь директору! Подумаешь, отчаялся! Одни, что ли, вы с матерью брошенные? Нынче это сплошь да рядом!

Юноша промолчал, лишь ниже склонил голову. Алла Семеновна, фыркнув, отправилась дальше. «Глухая, — с болью подумала Валентина. — Евгения Ивановна права — душой она никого не слышит. И разве это впервые — резкость, полное отсутствие такта? Скажешь — расплачется, обвинит всех и вся. Тоже несчастный по-своему человек…»

Помедлив чуть, позвала:

— Коля, помоги, пожалуйста, переставить телевизор. — Когда он, злой, полный отчаяния, вошел, прикрыла дверь кабинета, подвинула, с помощью Коли, мешавшую ей подходить к столу тумбочку. Лишь после этого спросила: — Что случилось, Коля? Почему ты не на уроке?

Он хмуро посмотрел на нее:

— Зачем вы… вы же слышали, что сказала эта…

Валентина не умела лгать. И Коля знал, что она не умеет.

— Да, слышала.

— Ну, вот. Думаете, она одна? — Глаза у него затравленно блеснули. — Уйду я отсюда! Совсем уйду!

— Неужели и ребята?..

— Наши — нет, — мотнул головой Коля. — Но ведь все знают… и не в том дело. Вообще мне тут делать нечего, — сжал он кулаки. — Я не хочу и не стану больше учиться. Уйду на стройку. Там требуются рабочие.

— Но ты же хотел в художественное…

— Я никогда больше не возьму в руки карандаш! — Лицо у Коли вспыхнуло от обиды и боли. — Как вы не понимаете? Только в книгах и на картинах все красивое, в жизни совсем не так!

— И маму… оставишь одну?

— Ей все равно! Я ли, другой кто уйдет, — неприязненно сказал Коля.

Вот как… Валентина не думала, что так плохо у Коли с Ниной Стефановной, что он настолько ошибается в чувствах матери. А она?

— Значит, ты твердо решил. Может, еще подумаешь?

— Решил.

— Через полгода получишь аттестат, тогда… Все будет проще.

— Я не хочу проще. Хоть вы не говорите пустых слов, Валентина Михайловна. Поступлю в вечернюю. Кончу.

Он действительно все решил, смотрел по-взрослому твердо. Неужели Нина Стефановна не чувствует настроения сына, его отчаяния, отчужденности?

— Быть может, ты прав, Коля. — Валентина все же надеялась, что юноша не осуществит своей угрозы. — А пока пойдем в класс. У вас физика? Иван Дмитриевич примет тебя на урок. Насчет стройки подумай еще. И мама…

— Ладно, пойдемте. А здесь я все равно не останусь, — упрямо сказал Коля.

Вернувшись в кабинет, Валентина вновь и вновь вспоминала, передумывала их разговор. Решится ли Коля уйти, хватит ли у него на это характера? Хотя… отец воспитывал его по-мужски строго. Дал необходимую закалку… Возможно, решится. Как же поступить: предупредить Нину Стефановну? Вправе ли она, Валентина, ведь юноша доверился ей… Но и совсем не вмешаться — нельзя.

После уроков, когда Нина Стефановна отправилась домой, Валентина пошла с ней, хотя оставались кое-какие дела в школе. Идти вместе было недалеко, поэтому, перекинувшись парой обыденных фраз, Валентина спросила словно бы между прочим:

— Как дома-то, разрядилось немного?

— Что вы! — В голосе Нины Стефановны звучали слезы. — Коля ходит темней тучи. Не разговаривает со мной, будто я виновата… Я уж и слово при нем сказать боюсь. Слезу боюсь проронить, чтобы хуже не было.