Не осенний мелкий дождичек

— А может, зря вы так, может, поговорить бы, поплакать вместе, легче станет? А то мальчик подумает еще, что вам безразличны его переживания, вообще все безразлично, раз живете, будто ничего не случилось. Я, конечно, не могу судить об этом, Нина Стефановна, чужую беду, говорят, руками разведу… И все-таки нельзя, по-моему, так, молча.

— Я и сама думаю. Креплюсь, виду не показываю, а Коля все больше замыкается. — Они дошли до ворот Валентины, Фортова остановилась, спеша высказаться, договорить. — Боюсь, уйдет он из дому. Возьмет и уйдет. Ведь отца любил-то как! Гордился им. Хоть бы написал отец-то ему. Будто в воду канул. Одна я со своим горем…

— И Коле кажется, что он один со своим горем. А вы постарайтесь вместе, вдвоем. Не скрывайтесь вы от него, Нина Стефановна, поверьте, хуже не будет.

— Уж и не знаю как… — Спотыкаясь, вытирая слезы платком, Нина Стефановна пошла к своему дому, крыша которого виднелась невдалеке, зеленея между темными в эту позднюю осеннюю пору деревьями. Тоже насадили в свое время сад, радовались, когда сажали. Кто мог подумать, что такими горькими будут плоды…

Небо было плотно затянуто тучами, вот-вот опять посыплется из них слякотно моросящий дождь. Затворив за собой калитку, Валентина присела на скамью у крыльца. Где-то она прочла недавно: если даже все социальные причины человеческих несчастий будут полностью ликвидированы, личные трагедии все равно останутся. Такова уж человеческая природа. Что хотел найти Фортов, оставляя семью, — молодость чувств? Та девица с медпункта была капризна, избалованна. И все же он предпочел ее преданной, скромной Нине Стефановне. Почему? Большую жизнь прожила Валентина, рядом прошло множество самых разных людей, а не все в них она может понять и объяснить. В себе порой и то не разберешься… А вот Перову она, молоденькая тогда Валентинка, поняла сразу. И мать Толи Куваева. Директора поняла, Александра Борисовича, в один какой-то короткий миг. Словно люди высвечивались перед ней: темно, ничего не разобрать, вдруг — отсвет молнии, и все вокруг видно четко, до мельчайшей черточки… Юности вообще свойственно видеть прежде всего доброе, обращаться к лучшему в человеке. И как же отчаянно не хочет она мириться со злом!

14

Валентинка с ходу влетела в квартиру директора и замерла на пороге: господи, какой малостью может обходиться человек! У нее в комнате стол, скамья, кровать, сундучок. У директора того меньше… Окна завешаны старыми газетами… У Валентинки хоть гитара висит на стене, украшенная голубым бантом. Здесь и этого нет.

— Чем обязан? — Директор, без очков, слепо щурясь, смотрел на нее. Он сидел за столом, чистил картошку, сваренную в «мундире», чугунок с которой стоял возле него. — Откуда с такой скоростью?

— Посещаю учеников дома. Сейчас от Ягненковой. У них очень тяжелое положение: мать болеет, живут на пенсию за отца. У Зои валенки — дыра на дыре! Не в чем ходить в школу!

— Где же вы были во время педсовета, когда мы распределяли фонды всеобуча? — воззрился на нее директор.

— Разве я могла тогда знать, в самом начале? Неужели ничего нельзя сделать, Александр Борисович? Ни за что не поверю!

— Не забывайте, только-только кончилась война.

— У Зои крайнее положение, Александр Борисович! Дядя Семен чинил-чинил ее валенки, чинить нечего!

— Д-да, — почесал за ухом директор. — Придется просить Лапникова.

— Лапников? Что вы, разве он поможет, Александр Борисович! — даже подскочила на месте Валентинка.

— Если сельсовет исчерпал фонды, куда же идти, как не в правление колхоза. — Пошарив по столу рукой, директор взял очки, надел их и сразу будто обрел уверенность. — Конечно, не хотелось бы, но раз крайний случай…

Довольная — обещал, обещал! — Валентинка выбежала за дверь, помчалась к себе, перепрыгивая через две ступени, поднялась по лестнице.

В коридор выглянула из своей комнаты Анна Сергеевна:

— Вы, Валечка? Зайдите, хочу посоветоваться.

С того вечера, когда дети пилили дрова, Перова что-то очень уж любезна с Валентинкой… Идти не хотелось, но как откажешься? В комнате Перовых сидела пестро одетая, ярко накрашенная женщина. Анна Сергеевна мяла в руках отрез серой шерсти, разглядывая его на свет, перемеривая вновь и вновь новеньким желтым сантиметром.

— Взгляните, Валечка, — встряхнула на руке отрез. — Лидия Петровна достала, — кивнула на женщину. — Чистый габардин. Как вы думаете, пойдет Леониду Николаевичу? Не слишком светлый для его возраста?

— И вам, если надо, могу что-либо достать. Недорого. Учительницу моего Толечки не стану обманывать.

— Вы мать Толи Куваева? — Только сейчас Валентинка поняла, кто перед ней. Сразу вспомнились нестираные рубашонки Толи, затравленный, голодный его взгляд… — Нам с вами надо поговорить. Очень нужно.

— Я бы с удовольствием, да все некогда, — развела руками Куваева. — Работа! — Подняла с пола большую хозяйственную сумку, словно спешила уйти.

Валентинка, даже не попрощавшись, вышла. Что попусту тратить слова…

15