Не от мира сего

Он свернул очередную папиросу и закурил.

— Нет, — Егор начинает смеяться. Страх отступает от него, и ему становится весело. — А вот и нет! Я из другого мира, понимаешь? Из другого! И меня здесь не должно быть!

— Но ты здесь, — упрямо отвечает девочка. — Значит, пойдешь со мной.

— Нет! — твердо отвечает Егор и с вызовом смотрит ей прямо в лицо.

Сначала он ничего не замечает, как будто голова девочки подернута дымкой. Затем морок рассеивается, и он видит худенькое бледное лицо перепуганного ребенка, едва старше, чем он сам. Синяки на ручках и ножках болезненными пятнами выделяются на полупрозрачной коже. Она складывает ручки на груди, и он вновь переводит взгляд на медвежонка и леденец. Леденец, к которому прилип осколок зуба.

— Не бросай меня, — жалобно просит девочка. — Не оставляй одну, как это сделали они.

Она перехватывает левой рукой медвежонка, а правой указывает на замерших вокруг них людей.

— Побудь со мной, прошу тебя. Мне страшно оставаться одной.

Егор замирает, и улыбка на его лице гаснет.

— Извини, я не могу, — отвечает он. — Мне надо вернуться домой. Меня там ждут.

— Ждут, — эхом повторяет девочка, и по ее щекам начинают скользить бисеринки слез.

Егор подходит к девочке и гладит ее по черным спутавшимся волосам.

— Не бойся, — ласково говорит он. — Тебя найдут. Обязательно.

Она поднимает полные слез глаза. Он видит, что они небесно-голубого цвета.

— Правда? — ее голос дрожит.

— Обещаю, — тихо отвечает ей мальчик.

Правой рукой девочка неуклюже пытается обнять Егора. Он отвечает ей тем же.

— Иди, — едва слышно говорит девочка. — Тебя ждут.

— Прощай, — отвечает Егор, разворачивается и медленно бредет в сторону чернеющего за этим странным сооружением леса.

Глава XIX

— Ахальо, — тихий шелест, едва похожий на голос. — Ахальо. У нас есть вода?

На поляне, укрытой холодной осенней ночью, играли блики жаркого костра. Чародей, склонивши голову на колени, сидел, прислонившись к валуну. Услышав голос мальчика, он вздрогнул и недоверчиво посмотрел в его сторону.

— Егор? — хриплым голосом спросил чародей. — Это ты?

Молчание. Только стрекот насекомых в лесной чаще, да мерное похрапывание Муслоу.

Показалось.

Чародей растянул затекшие ноги и с тоской посмотрел на залитое звездами небо. Сколько протянет мальчик? В лазарете дней пять-десять. А сколько здесь, никто не мог сказать.

— Ахальо, — вновь прошелестел голос, и чародей, словно ему пикой ткнули в зад, вскочил на ноги.

— Егор? — голосом, в котором готова была расцвести надежда, спросил он, и повторил: — Егор, это ты?

И, не дожидаясь ответа, подошел к мальчику, который лежал буквально в двух шагах от него, практически рядом с костром.

— Пить, — прошептал Егор, и чародей с готовым выскочить из груди сердцем увидел широко открытые глаза мальчика, в которых отражалось звездное небо.

— Да, конечно, — пробормотал мужчина и принялся рыскать в потемках, пытаясь нащупать бурдюк с водой.

Схватив фляжку, он развязал узел и, убедившись, что внутри именно вода, а не что другое, припал на колени. Осторожно он подложил ладонь под голову мальчика и потихоньку приподнял ее. Затем медленно поднес бурдюк и наклонил его. Почувствовав влагу на губах, Егор немного оживился. Кадык мальчика заходил ходуном, и он принялся пить.

— Ого, ты так всю воду выпьешь, — шутливым тоном сказал чародей.

Егор сделал еще два глотка и отвернулся.

— Ты как, малец? — тихонько спросил Ахальо.