Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище

За секунду совершив путешествие во времени и пространстве к себе пятнадцатилетней, я оказалась на репетиции музыкальной группы: скучающая, притворяющаяся заинтересованной, изредка кивающая и растягивающая губы в полуулыбке. Я опустилась на бордюр и прислонилась спиной к облупившемуся деревянному забору, пока группа обсуждала список песен. Мне больше всего хочется написать про это, что их музыка была очаровательной или увлекательной, но, по правде говоря, большинство песен начиналось с повторения одного и того же барабанного ритма – или это была одна и та же песня? – и утопало в неумолимом грохоте, в усыпляющем ритме. В эти минуты я мечтала, чтобы мне, словно Икару, подарили восковые крылья, особенно если это будет означать быстрое падение навстречу своей смерти.

Время от времени я прислоняла голову к ограде и закрывала глаза, но тогда Митсос бил в свой барабан и кричал: «Нет, нет, нет. Ты не заснешь, американская девчонка!» А потом снова раздавался барабанный бой.

Тоненькая скрипачка, чья улыбка была в два раза шире, чем остальные ее черты, тоже договорилась поселиться у него с помощью сайта «Каучсёрфинг». Она изучала традиционный стиль греческой музыки под названием «рембетика» – скорбные баллады разных изгоев, напевы, похожие на блюз – и играла их вместе с группой. Во время моей жизни в Афинах она неоднократно делала все возможное при мне, чтобы показать, что она близка с Митсосом. Скрипачка продевала свою руку через его руку в метро или же за выпивкой она упиралась лбом в его плечо и слишком громко смеялась над тем, что было не особо смешным. Ладно, принято. Если бы она знала, что я никогда не влюблюсь в другого грека, то могла бы сэкономить силы. А если бы она поняла, что Митсос упускает каждую подсказку, светящуюся неоновыми буквами, которую она ему бросает, то могла бы направить свои ухаживания на более восприимчивого мужчину. Меня поразило, как он смог так удивиться, когда спустя недели она наконец вслух призналась ему в любви.

– Как я мог это упустить? – спрашивал он меня.

Я смеялась, качала головой и говорила:

– Не понимаю. Это как если бы не замечать, что ты горишь.

Каждый, кто когда-либо писал о Греции, заострял свое внимание на еде, но тот первый полноценный ужин в Афинах – вид и запах блюд, которых я не ела с тех пор, как мой отец готовил их много лет назад – был одним из немногих моментов в жизни, когда я столкнулась с чем-то возвышенным. В открытой таверне в Тисио, на окраине Плаки, сидели мы – Митсос, Скрипачка и я – и редкий ветерок приносил нам некоторое облегчение после неистовой дневной жары. Такой ужин – это испытание, которое обычно длится несколько часов, поэтому основное внимание тут уделяется разговору, а не еде, но поначалу я не особо говорила и полностью сосредоточилась на пиршестве, которое устроил нам Митсос. На столе едва хватало места для блюд: там стояло корыто с мидиями саганаки, плававшими в бульоне из спелых помидоров, оливкового масла и сыра фета; хорта, простое блюдо из горькой зелени одуванчика, пропитанной лимоном и оливковым маслом; тарелка баклажанов, фаршированных свежей зеленью и фетой; шампуры с обугленной курицей; жареные цукини и цветки кабачка; корзинки с крошечной, целиком обжаренной костлявой корюшкой.

Какое-то время Скрипачка и Митсос говорили друг с другом, и я была счастлива, что у меня есть время умять все, что есть на столе, но потом, как это часто бывает в Греции, разговор быстро перешел в область отношений. Скрипачка спросила:

– У тебя есть парень в Штатах? А может, муж?

Я не спеша жевала рыбу, не горя желанием отвечать, но прекрасно понимала, что они оба на меня смотрят.

– Нет, ни того ни другого у меня нет. То есть у меня был парень, но он оказался так себе. Так что теперь его нет, – и я принялась за другую рыбку.

Скрипачка хихикнула и подвинула стул поближе к Митсосу.

– А что значит «так себе»? – спросил Митсос.

– Он был греком, – сказала я, – но я не тороплюсь выйти замуж. Знаю, это странно, но сейчас меня больше интересует писательство, чем замужество.

И взяла еще одну рыбку.

– Ничего странного тут нет. В смысле, поглядите на меня, – сказал Митсос и стукнул себя кулаком в грудь. – Мне уже далеко за тридцать, а я не женат.

Скрипачка подсела еще на пару сантиметров ближе.

– Насколько «далеко»? – спросила я.

– В смысле далеко? – не понял он.

– Как далеко тебе за тридцать?

– А! Мне сорок один.

Когда все утихло, я извинилась и заверила своих собеседников, что обычно я более живая, иногда даже веселая, просто мой мозг отказался работать еще пятнадцать часов назад. Они оказались достаточно любезными, чтобы поговорить наедине – для Скрипачки это был счастливый шанс покрутить свои локоны и похихикать еще. Если бы я была в силах поддерживать разговор, то сказала бы им, что курица на шампурах, которую мы ели и которая была обмазана традиционным греческим трио – лимоном, оливковым маслом и орегано, на вкус в точности как в моем детстве.