В
– Это не по-гречески, – сказал Митсос и сделал большой глоток вина.
Волосы вывалились у него из хвостика и прилипли к щеке. Он обвел взглядом стол и снова посмотрел на меня.
– Не скажу за всех, но я лично не думаю, что я марионетка, которую за ниточки дергают откуда-то сверху.
Его брат по имени Василис, светловолосый грек, который читал комиксы и преуспел в каламбурах – эта черта мгновенно приковала мое внимание к нему, вмешался в беседу.
– Я так полагаю, многие думают, что здесь уже все схвачено еще до нашего рождения.
Митсос ударил рукой по столу, так что я подпрыгнула.
– Ну, дураки есть везде, это ясно. Но это все неправда.
Он наклонился ко мне через стол и сделал задумчивую паузу. Под определенным углом он был непередаваемо красивым.
– Почему ты сюда приехала?
Это был обманчиво легкий вопрос.
– Потому что я гречанка.
– Нет, нет и еще раз нет, – сказал он и рассмеялся. – Ты критянка, как и все мы тут критяне.
Он показал на свою семью.
– Это другое. Ты часть этого острова, хочешь ты этого или нет. Там не так, как в остальной Греции. Это у нас в крови.
Его родственники закивали, когда Митсос завел запутанную речь, и эту черту я бы назвала его визитной карточкой. В этот момент он мог быть моим отцом, произносящим речи о великолепии Крита, и, как в детстве, я невольно отвлеклась. Когда же я пришла в себя, он говорил:
– Ты здесь, потому что задаешь Вселенной вопросы. И если ты будешь внимательно слушать, она ответит тебе.
Да уж, мне точно стоило слушать ее внимательнее.
Потерявшись в этой греческой логике, которая привела нас к задаванию вопросов Вселенной, я попыталась вернуться к сути.
– Но погоди. Как это связано с совпадениями?
– Слушай, – сказал Митсос, – это же просто такое слово.
Должно быть, у меня на лице читалось смущение, потому что Василис сказал:
– Я думаю, мой брат хочет сказать: что должно произойти, произойдет, – его голос был слишком мягким, чтобы четко расслышать его в ресторанном шуме. – Но ты должна быть, как бы это сказать, открыта для предложений. Это разве можно назвать совпадением? Нет. Это не то же самое.
Митсос улыбнулся через стол и снова обратился ко мне.
– Тебе нужно быть осторожной в том, что ты просишь Вселенную показать тебе. Иногда эта картина слишком яркая, чтобы воспринять ее человеческими глазами, – он сделал паузу. – Так пусть же мы будем роботами!
Он резко и механически двинул руками во внезапной пантомиме, отчего все за столом расхохотались. Митсос наполнил мой бокал и поднял свой, все еще хихикая.
–
Это значит «твое здоровье».
Понимаете, о чем я говорю? Философы.
Следующим вечером мы забрались на крышу квартиры Митсоса, чтобы он смог пожарить разные виды мяса под лучами заходящего афинского солнца.
– Ты красивая, – сказал он. – Тебе просто нужно немного похудеть.
Адреналин пятнами оседал на моих щеках. Мне снова было двенадцать лет. Я хотела сказать ему, чтобы он отвалил, но он так много сделал для меня, что я быстро объяснила себе такую грубость культурной разницей между нами. Пока он переворачивал мясо щипцами, он напевал песню The Smiths под названием
Пришла пора уезжать из Афин.
В течение следующей недели я скиталась по Кикладам – островам Миконос, Наксос, Парос, Санторини. Днем я наверстывала упущенное за всю жизнь, а ночью пила в надежде потерять сознание.
В баре на Миконосе мужчина по имени Томми, загорелый до цвета жженой умбры, в белой и практически полностью расстегнутой рубашке, открывавшей глазу треугольник спутанных волос на груди, спросил меня:
– Ты гречанка?
Я ответила ему самой легкой для меня греческой фразой, которую произносила сотни раз за всю жизнь: