Не переходи дорогу волку: когда в твоем доме живет чудовище

Остальная часть первой ночи в Афинах прошла в тумане, хотя я и задокументировала ее, потому что мои заметки то и дело обращались к одной главной мысли: ко сну. Поля моего блокнота были сплошь изрисованы вереницами «хр-р» и эскизами кроватей с балдахином, плюшевых подушек и улыбающихся фигурок с крестиками вместо глаз. Я шла с Митсосом и музыкантами, которые догнали нас после ужина, по неровным улицам Плаки, и все они играли песни, пока мы гуляли. Я отставала, улыбалась, пыталась быть добродушной, хотя была уверена, что в любой момент могу рухнуть на брусчатку.

Наконец, около двух часов ночи, мы вернулись в квартиру Митсоса, и я увидела ту жилплощадь, которую мне предстояло делить со Скрипачкой в течение следующих пяти дней. Комната была большой по европейским меркам и напоминала опиумный притон: гобелены и ковры насыщенного фиолетового и бордового цвета устилали стены и покрывали пол, каждая деталь мебели находилась поближе к земле. Было очень жарко – в Греции почти ни у кого нет кондиционеров, и многие, честное слово, верят, что вентиляторы способны вызывать болезни, – но я слишком устала, чтобы беспокоиться. Как только Скрипачка села на свою кровать, я быстро переключила внимание на другой матрас и за считаные секунды рухнула вниз лицом. Я не спала уже шестьдесят два часа.

Пока я лежала и была готова вот-вот вырубиться, Митсос сидел на полу между нами и читал отрывки из комикса, который написала его сестра. Если бы я была у себя дома, то я бы рявкнула на него, чтобы он выметался. Мне не нужна сраная сказочка на ночь, но он ведь предоставил мне бесплатное место для сна – даже если он, казалось, был полон решимости не дать мне уснуть. Греческий звучал сплошняком, и я то и дело проваливалась в историю – там было что-то о старике, который продавал вещи и раз за разом приходил в ярость.

– Твоей сестре, – спросила я, не открывая глаз, – нравятся мужчины?

– Конечно, – ответил Митсос. – А что?

– Просто история немного хейтит мужчин, – объяснила я и зевнула.

– Нет, ты неправильно поняла. Она хейтит жирных и пожилых русских купцов, – сказал он. – Возможно, ты не заметила этого, потому что устала.

Не думаю, что дело было именно в этом.

К счастью, он и Скрипачка ушли пить вино в сад, и прежде, чем он успел закрыть за собой дверь, я погрузилась в сон, такой густой и непроглядный, что не помню никаких снов о полете, Греции или моем отце. Просто наступила долгая, спокойная и такая желанная темнота.

В Афинах язык возвращался ко мне урывками, и хотя я могла уловить суть некоторых разговоров, другие оставались для меня совершенно непонятными. Участвовать в них – то есть говорить бегло – казалось мне невозможным. Часто я ужинала за столом, полным гогочущих греков, и в нужные моменты улыбалась и со смехом запрокидывала голову назад, но в основном я чувствовала себя так, будто кто-то бьет меня по почкам. Хотя я никогда не просила об этом, Митсос был достаточно любезен и часто говорил по-английски, но после нескольких дней блуждания по поездам, улицам и рынкам в одиночку с моим скудным словарным запасом во мне заговорило чувство изоляции. «Британника для подростков» сообщает: «Несмотря на то что история города восходит к мифическим повелителям, Афины, вероятно, были заложены как крепость». Я хорошо это понимала. Часть меня действительно чувствовала себя здесь как дома, но остальная часть была такой же чуждой ко всему, что и раньше. Мое лицо было похоже на греческое, но мои татуировки и незнание языка говорили о том, что я не отсюда. Греческое слово для такого случая, «ксенос», было таким же ругательным, как и в моем детстве; оно больше, чем слово «чужак», показывает, что человек будет выглядеть чужим везде, куда ни отправится.

К третьему дню в Афинах я чувствовала себя так, словно меня ткнули толстым пальцем в грудь, и эта боль не проходит. Бродя по городу, я часто натыкалась на людей или фонарные столбы и извинялась перед теми и другими. Дважды я чуть не попала под машину на дороге, но успевала отпрыгнуть, заслышав гудок и поток колоритных фраз в мою сторону. Я почти уверена, что кто-то крикнул мне: «Трахни свой мелкий шпинат», – хотя просто могла неправильно перевести фразу. Несмотря на свое желание находиться здесь, полностью погрузиться в эту новую среду и впитывать все до капли, мои мысли снова и снова возвращались к отцу. Человек в магазине мог поздороваться с кем-то, и я оборачивалась, готовая увидеть его. Все, кого я встречала, и все, что я видела, напоминало мне о нем. Это не было похоже на ощущение преследования, как в Нью-Джерси и Филадельфии. Скорее на чувство, что я будто бы поехала в отпуск внутрь него самого.