Не плачь, Рапунцель!

– Видать, разочаровался по итогу, – рассудил Серега. – Наследство оказалось маловато. Коллеги выяснили: у Арсения Бабкина были большие долги, а из своего имущества – один заложенный-перезаложенный домик в Симферополе и далеко не новый отечественный автомобиль. Смерть кузины, Александры Смурновой, позволила ему претендовать на наследство деда, но там, я понял, тоже крохи какие-то – участок в забытой богом деревне и развалившаяся изба. Бабкин, может, думал, что ему еще и квартирка в Питере обломится, да слишком поздно выяснил, что та была добрачным имуществом мужа Смурновой и на нее Александра никаких прав не имела. Так что питерская жилплощадь отходит зауральской родне Кирилла Смур-нова…

– А имущество самого Бабкина кому? – перебила я. – Ты сказал, он оставил завещание?

– Чин чином оформил у нотариуса, – подтвердил Лазарчук. – За что ему отдельное спасибо: подпись заверенная.

– И что? – не поняла я.

– А то, что предсмертное послание написано той же рукой, так что нет никаких сомнений в авторстве Арсения Бабкина.

– А могли быть сомнения? – Я уцепилась за слово.

– Ну, у тебя же были?

– Так это потому, что я не видела, Бабкин то был на ледяном троне в кухне или снежная баба в бандане!

– Бабкин, Бабкин. Одно лицо с фото в паспорте, – полковник хмыкнул, – и обширная лысина под банданой та же самая. Еще вопросы есть?

– Ты не сказал, кому Арсений завещал свое добро.

– А! Еще одному Бабкину – Артуру Богдановичу, девяносто четвертого года рождения, кузену по папиной линии. С Александрой-то Арсений был в родстве по маминой.

– А где сейчас этот Артур Бабкин?

– Хороший вопрос. Боюсь, нотариусу придется потрудиться, чтобы оповестить его о наследстве. Артур Богданович – гражданин другой страны.

– Это какой же?

– Абхазии. Живет в Гаграх. Но, может, теперь захочет перебраться в Россию, раз тут у него уже будет какое-никакое жилье. Избушка на тихих болотах в Ленобласти – считай, тоже курорт.

– Интересно, с чего это Арсений Бабкин о кузене так позаботился?

– А это нормально, знаешь, о родных и близких заботиться. Я вот со всей возможной заботливостью прошу тебя: расслабься и получай удовольствие от жизни в культурной столице. По театрам походи, по выставкам, по музеям – а не по квартирам с трупами, поняла мою мысль?

Я заверила заботливого друга, что мысль его поняла, приняла и прямо завтра же вместе с лучшей подругой отправлюсь в культпоход.

Хотела тут же поделиться полученной от настоящего полковника информацией с Иркой, но она, наверное, уже спала и моего звонка не услышала. А вот Архипов отозвался сразу и был еще бодр и свеж, даже мигом сообразил, чем может помочь нашему общему делу:

– Попрошу парней в офисе, они ж гении поиска, пусть нароют информацию о нашем Бабкине, как там его?

– У нас их два, живой и мертвый, тебя который интересует?

– Давай обоих, одним Бабкиным больше, одним меньше… Погоди только, я блокнот и ручку возьму.

Я продиктовала ему под запись: Арсений Геннадьевич Бабкин, 1985 года рождения, и Артур Богданович Бабкин, 1994-го. На том и попрощались.

Отходя ко сну, я прислушалась к себе.

В непроглядной глубине подсознания что-то шевелилось, но пока еще вяло, лениво.

Ничего, мы никуда не спешим. Подождем.

Глава десятая

Погоду в Санкт-Петербурге принято называть капризной и переменчивой.

Это явное преуменьшение.

Погода в Санкт-Петербурге так прекрасна, что ее легко представить третьей грацией в компании моих любимых мадам – тети Иды и Марфиньки. Это тоже милейшая интеллигентная старушка с тонким вкусом и хаотическими провалами в памяти.

У нее мягкие ручки с пигментными пятнами и безупречным маникюром и лучистые подслеповатые глаза. Она ласково гладит скульптурных вздыбленных коней, грифонов, сфинксов и львов, знает по имени и в лицо каждого каменного атланта и поминутно забывает, кто такая она сама. Отсюда внезапные снегопады в апреле, жара в сентябре и дожди в диапазоне от накрапывающего до метеоритного в любое время года вне всякой связи с неуверенными гаданиями синоптиков. При этом ручки у питерской погоды трясущиеся, отчего режимы она переключает не только хаотично, но и безостановочно.

У петербуржцев и примкнувших к ним это быстро вырабатывает высоко ценимое на мировых подиумах и гранитных мостовых умение формировать универсальные многослойные ансамбли фасона «и в пир, и в мир, и на пляж, и в полярную экспедицию».

При этом коренные жители города к закидонам родной старушки-погоды относятся стоически и сохраняют ровное настроение (в Питере это традиционно уныние и депрессия) при любых ее капризах. У каждого имеется огромный запас терпения и непромокаемый дождевик. Зонтик в городе на Неве – предмет символический, его польза близка к нулю, потому что питерская погода может забыть о чем угодно, но только не о своей фирменной манере сочетать дождь с ветром, в результате чего в воздухе образуется водная взвесь, любовно обнимающая не защищенного батискафом пешехода со всех сторон.