Не плачь, Рапунцель!

– Что ты мне объясняешь, разве я Лазарчука не знаю. – Ирка допила чай и со стуком припечатала кружку к столу. – А теперь – гулять по городу!

– Гулять так гулять, – согласилась я и вспомнила популярную песню знаменитого питерского барда. – Стрелять так стрелять[6]…

– Нет, давай немного отдохнем от криминала, – поморщилась подруга. – Просто прошвырнемся по Невскому, без приключений, договорились?

– Вот, смотри! – Ирка привела меня к памятнику Екатерине II на площади Островского. – Это единственное место в Питере, где я горжусь родным Краснодаром. Там памятник императрице более величественный, не находишь? У нас соратники и подданные не теснятся вокруг Екатерины на насиженных местечках в неуютных позах, не жмутся к ее ногам так раболепно.

– У нас там и народу поменьше, всего три кошевых атамана и слепой кобзарь с поводырем, а тут аж девять важных персон, – напомнила я. – Но ты права, здесь один Суворов изображен в непринужденной позе, так он и не был придворным… Идем, покажу тебе еще один любопытный памятник.

Я потянула подругу в глубь сквера.

– Смотри, я называю его «Последний русский дворник Питера»!

– А как его называют все остальные? – Ирка с интересом обозрела каменного мужика со стрижкой «под горшок» и бородой «лопатой». Вторую лопату – собственно дворницкий инструмент – скульптор тоже не забыл, изобразив весьма тщательно.

– Просто «Памятник дворнику».

– Угу… Сейчас такой с натуры не сваяешь, – согласилась подруга. – С лопатами только узбеки и таджики. К слову, того беднягу Мухаммада, который Алишер, выпустили из КПЗ?

– Надо надеяться. – Я ощутила легкий стыд. Совсем забыла про беднягу Мухаммада-Алишера! А надо же было поинтересоваться его судьбой. – Давай спросим Чайковского.

– Вы что? Сидеть вашему Мухаммаду не пересидеть, – огорчил нас участковый, которому я незамедлительно позвонила.

– Как же так? Разве Арсений Бабкин не признался в предсмертной записке, что это он порешил Смурновых? – огорчилась Ирка.

– Во-первых, Бабкин в этом прямо не признался. Уклончиво написал, что сожалеет о содеянном, а о чем именно – можно только догадываться. А во‐вторых, вы не забыли, что у него железное алиби? Не мог он самолично убить Смурновых. Так что Бабкин у нас проходит как заказчик преступления, а узбек – исполнитель. И при таком раскладе все сходится в лучшем виде.

– Да уж, все к лучшему в этом лучшем из миров, – пробормотала я, пряча телефон в сумку.

– Это кто сказал? – несогласно шмыгнула носом Ирка.

– Вольтер. Цитата из романа «Кандид, или Оптимизм».

– Слушай, я, конечно, тоже оптимистка, но не считаю, что посадить как наемного убийцу влюбленного дурачка – хорошо и правильно!

– Согласна с тобой.

Мы пошли обратно к Невскому. По пути молчали – обдумывали ситуацию. Ирка хмурилась, кусала губы, а уже на Аничковом мосту не выдержала – выхватила смартфон из кармана, как саблю из ножен, и встала у самых перил, чтобы не мешать пешеходам. Я подошла к ней и поняла, что подруга позвонила Архипову.

– Да… Гуляем по Невскому. Да, давай. Ждем. – Она убрала трубку от уха и объяснила: – Вадик что-то узнал, но опять говорит – это надо показывать, а не рассказывать. Договорились встретиться через полчаса на моем любимом месте.

– У Елисеевского?

– Где ж еще. Идем, нам нужно на другую сторону проспекта.

У знаменитого магазина братьев Елисеевых, как обычно, толпились зеваки: глазели на движущиеся фигурки в витрине.

– А ты знаешь, что над этим магазином помещается Театр комедии? Вон за теми витражными окнами – лестница в верхнее фойе, – пользуясь случаем, просветила я подругу.

Мы, петербуржцы, всегда рады рассказать о нашем любимом городе его гостям.

– Сын там смотрел «Аленький цветочек».

– И как?

– Сказал, понравилось, как вначале купец за штурвалом пел песни и в конце играли свадьбу.

– А в промежутке ничего интересного не было?

– Что ты, в промежутке было чудище. Стра-а-ашное! Это он сказал с нежностью и умилением. Я потом фотографии посмотрела – чудище и впрямь роскошное, все такое волосатое, в дредах с ленточками с головы до задних лап…

И снова в моей голове ворохнулась какая-то мысль. Да что ж такое-то? Никак она не родится, только неуютно толкается внутри.

– А вот и я! – подоспел запыхавшийся Архипов – курточка нараспашку, шапочка набекрень.

– Что ж ты бегаешь расхристанный весь, чай, не лето, – тут же заворчала Ирка, машинально потянувшись завязать на нашем малорослике шарфик.

У нее очень развит материнский инстинкт.

– Где бы нам присесть? – Вадик отстранился, не дав себя закутать, и огляделся.

– За мной, я знаю одно прекрасное место. – Я развернулась и зашагала по Невскому, на ходу поманив компаньонов за собой.

– Ой, что это? – Ирка нырнула под арку и застопорилась, удивленно глядя на красивое здание с колоннами, аккуратно вписанное в обычный питерский двор.