ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Под утро Столыпин пришел в себя.
Призрачно, бело. Над кроватью склонились несколько людей в белых халатах.
– Слава богу, – проговорил-пропел густым баритоном седобородый.
Врачи начали обмениваться фразами на своем тарабарском языке. Петр Аркадьевич не чувствовал боли. Только непомерная тяжесть – будто на него взгромоздили вагон. Одна рука перебинтована и безжизненна. Другой он осторожно повел по туловищу. Тоже бинты.
– Что со мной?
– Все хорошо, в рубашке вы родились, Петр Аркадьевич, – вкрадчиво пророкотал баритон. – От смерти уберег вас крест святого Владимира, иначе пуля угодила бы в сердце. Скоро поднимем на ноги.
Красивый голос звучал успокаивающе, словно убаюкивал. Столыпин впал в забытье.
Снова открыл глаза. Сколько прошло времени, он не знал. В палате было солнце. У кровати сидел министр финансов Коковцов, его первый заместитель по совету министров.
– Рад, что обошлось, – легко дотронулся он до простыни.
– Кто этот… стрелявший? – Столыпину было трудно говорить.
– Задержан на месте. Назвался Богровым. Как мне доложили: еврей, числился сотрудником в местном охранном отделении. Дознание ведется.
Столыпин прикрыл глаза. Всплыло крысиное лицо Курлова. «Ходят слухи, ваше высокопревосходительство, что готовится покушение…» Предупредил… «Было бы очень жаль его, как человека, но признаться, его смерть была бы полезной…» Кто это?.. Нет, не Курлов. Это, ходила молва, фон Плеве, когда был еще директором департамента, сказал так Судейкину, своему помощнику, побуждая его на убийство тогдашнего министра внутренних дел… Судейкина убил его же агент Дегаев… И Вячеслава Константиновича фон Плеве – тоже убили… «Что, по-вашему получается, Столыпин сам на себя организует покушение?» А это кто?.. Ах, да, граф Бобринский при обсуждении запроса левых об Азефе в Думе. «Столыпин санкционирует систему провокаций, но он должен считаться с возможными ее последствиями… – Это уже кто-то из левых, кажется, Покровский. – Если Столыпин чувствует себя за спиною Азефа в безопасности, то ведь чувствует себя в безопасности только до тех пор и постольку, поскольку он доверяет предателю…» Фразы как впечатались… Червяки… Кто прав? Вокруг одни лишь предатели… Этот юноша в пенсне, с пятнами на щеках…
– А что государь?
– Утром отбыл в Овруч.
– Да?.. Хорошо… Скажите по совести, Владимир Николаевич, что со мной?
– Собирали консилиум. Мы в полной надежде. Правда, пуля, ударившись о крест, ушла в сторону и поранила вам грудь и печень. Предстоит операция. Ну да все обойдется, Петр Аркадьевич! А рука поранена легко.
– Благодарю… Вовсе не надо было приезжать мне в Киев… Ну да судьба…
Он снова погрузился в мысли. Потом попросил:
– Вызовите сюда Ольгу Борисовну.
– Телеграмма уже послана. Супруга ваша тотчас выезжает с детьми.
«Зачем с детьми? Напрасно…»
Сквозь навалившуюся тяжесть начала продираться боль. Она опоясывала, нестерпимо жгла раскаленным обручем. Он очень трудно переносил физическую боль! Прежде думал, если когда-нибудь станет все же жертвой покушения, желал одного – только бы без боли…
Коковцов понял его состояние, попросил сиделку позвать врача. Чтобы хоть как-то успокоить, сказал:
– Во Владимирском соборе высокопреосвященнейший Флавиан служит сейчас молебствие о вашем выздоровлении.
– Передайте мою благодарность…
Сквозь вспышки боли всплыло: а какой день
нынче?
– По церковному календарю какой вчера был день?
Министр финансов замешкался. Полистал блокнот «Для памяти»:
– Преподобного Симеона. А что?
«Симеона… Тогда, в кабинете, мужик считал по пальцам… Это он накликал?.. Чушь, чернокнижие… Только бы скорей встать на ноги… Покажу ему!..»
– Когда операция?
– Не знаю, Петр Аркадьевич, решают они.