Не причеловечиваться! Сборник рассказов

Он не спорил. Знал только, что Матвейкина внучка однажды, упав с дерева, порвала новое платье, а матери сказала, чтоб не ругали, что это они, мальчишки, виноваты. Сашку и Витьку высекли, а его на целый день посадили читать скучную хрестоматию. Танька бы так ни за что не поступила…

В Дружинино он ездил два лета подряд, а потом случилось непредвиденное – родители развелись. Расходились с треском. Мать не пускала его к отцу, тот караулил у школы, звонил днём, когда матери не было дома, и выманивал на прогулку. Однажды пришло письмо от дружининской бабули, но мама его и Андрюхе не показала, и сама читать не стала – сожгла в пепельнице, как мусор.

Боевитая Танька стиралась из Андрюхиной памяти, вытесненная улыбчивыми одноклассницами в отглаженных платьицах.

Прошло лет пять. Однажды в субботу, вернувшись из школы, Андрюха застал в кухне маму и папу. Оцепенел поначалу, но мама поспешила объяснить: они не сходятся, просто устали воевать и решили, что нужно договориться. Оба виновато и чересчур сладко улыбались.

– Летом в Дружинино поедешь, – сказала мама. – Тебе же там нравилось, я помню…

Он вернулся в деревню пятнадцатилетним – к тихой Зюрзе, бабушке, внезапно ставшей меньше его на целую голову, к пыльной дороге и домам с аккуратными наличниками.

– Сходи погляди, – сказала бабушка за обедом в первый же день, – как у нас церкву восстанавливают. Помнишь, где клуб был? Это ж церква наша, Покровская.

– Схожу, – без особого энтузиазма пообещал Андрюха.

Бабушка лукаво поглядела на него из-под седых бровей.

Вечером он действительно полез на холм, туда, где белела мятая коробка бывшего клуба. Двери были приоткрыты, тёмное нутро дышало сыростью. Сквозь побелку проступали суровые вытянутые лики святых, закатное солнце лезло в заколоченное окно, просачиваясь сквозь щели.

– Кто здесь?

Звонкий девчоночий голос отразился от обшарпанных стен.

– Это я, – он оглянулся.

На хлипких самодельных козлах стояла девчонка с тряпкой в руках.

– Что тебе надо? – спросила сурово.

– Бабушка сказала, церковь можно посмотреть.

– Андрюх, ты что ли?

Она скатилась с козел и шагнула к нему. Свет упал на лицо – знакомое и незнакомое одновременно.

– Танюша?

– Ну привет, – она улыбнулась.

Они лежали на песке возле речки.

– Ты верующая, что ли? Зачем в церковь ходишь?

– Верующая-не верующая, какое твое дело, – это была уже прежняя Танька, – реставратором я хочу стать. Знаешь, что это значит?

– Знаю, в школе рассказывали.

– А ты кем станешь?

– Не знаю… Мне кино нравится. Я бы стал снимать кино.

– Здорово, – Танюша посветлела лицом, – сделал бы фильм про нашу церковь. Она ведь восемнадцатого века! Ты знал?

– Не знал, – честно ответил Андрюха.

Он целыми днями бродил по окрестностям или валялся во дворе, изредка от скуки берясь за книгу из летнего списка. Танюша помогала бабке по хозяйству. Встречались они вечером возле церкви или на реке.

– Слушай, – сказал он однажды, немного волнуясь, – не хочешь быть моей девушкой?

– Я ничьей не хочу быть, – она отвернулась.

Следующим летом бабуля едва ли не с порога заявила:

– К Таньке не ходи.

– Что случилось?

– Не ходи – и всё.

– А всё-таки?

– Абашкин за ней ходит. В его машине ездила. Тебя с ней увидит – зарежет. Он такой, шушера проклятая.

Андрюха лежал во дворе, раздумывая, пойти ли вечером к церкви или послушаться бабулю, когда возле ворот раздался тихий свист. Выглянув в калитку, он увидел Таньку.

– Привет, сосед. Что не заходишь, – и добавила тихо, – насвистели уже, что я с Абаней спелась?

– А ты – нет?

– Я – нет. Говорила же, я сама по себе девочка. Своя собственная, – она невесело усмехнулась. – Пошли на речку. Только, наверное, лучше действительно задами пройти, чтобы Абане не доложили.

Через неделю слухи доползли до Абашкина. Он поджидал их возле храма, сидя на корточках.

– Танька, как-то нехорошо получается… – начал он.

У Танюши дёрнулся уголок рта:

– Нормально, Абаня, всё нормально. Ты мне никто, и я тебе.

– Ты что же, с этим лохопендриком водишься?

– С кем я вожусь, дело моё. Закройся. А его тронешь, не будет тебе жизни, Абанька…

Матерясь под нос, Абашкин поднялся и пошёл прочь.

– Он безобидный на самом-то деле… Таскает чикалку с собой, а сам даже поросёнка забить не сможет. Дурак и пьяница, – она по-мальчишечьи сплюнула в пыль.

В церкви всё было по-другому. Со стен смотрели посветлевшие лики святых, в окнах пульсировало солнце.

– Студенты из города приезжают, поновляют… Я уже поговорила с ними. Есть такая специальность в Архитектурно-художественной академии. Бабушка, правда, говорит, я не протяну в городе, жить же тоже на что-то надо…

Последнее школьное лето стало его последним летом в Дружинино.

– Отдыхай хорошо, Андрюшенька, – говорила бабуля и тяжело, со свистом, дышала.

– Я разве когда-то плохо отдыхал?

– А в этот раз ещё лучше нужно! У тебя экзамены… Выпуск, поступление.

– Хорошо, – он чмокнул её в морщинистую щёку и выскользнул за ворота.

Церковь была открыта. Внутри пахло свечами и ладаном.

– Привет.

Он обернулся. Танюша стояла в дверях. Она похудела и осунулась.

– Тут теперь служат – настоящая церковь. Пойдём на реку.