Не причеловечиваться! Сборник рассказов

Она вообще была немного не от мира сего, но Серёга считал, что Андрюхе с ней повезло. Жило у неё внутри что-то такое, что отличало её и от Вилки, и от других девиц из универа. Тихий живой огонь.

– И что? – Вилка вытаращила на неё крыжовенно-зелёные глаза, и Дина затихла, отвернулась к окну.

– Вилка, будь другом, помолчи, от тебя уже голова трещит.

Некоторое время ехали в тишине. За окном мелькала бесконечная сепия зимнего Урала. Вилка обиженно сопела. Серёга злился на себя за бессмысленную резкость. В конце концов, почему бы и не замутить с Вилкой? Так, ненадолго. До конца зимних каникул.

– Ребят, – нарушил тишину Андрей, – сейчас дорога будет, у деревенских называется Чёртовой крупорушкой. Говорят, очень опасная. Если ехать быстро или пьяным, вообще труба, но я никогда ничего страшного в ней не видел. С деревенскими корешами и в ночи по ней мотались, и на кочерге… Обошлось.

– О-о-о, экстрим, – влезла Вилка. – Я за, но пристёгиваться не хочу.

– Пристегнись, пожалуйста, – попросила Дина.

– Пристегнись, Виола, – Серёга зачем-то сунул руку под собственный ремень безопасности, словно проверяя, хорошо ли держит. – Не глупи.

– Ла-а-адно, – согласилась она и пошарила на сиденье. – Где эта фиговина?

Дина помогла Виоле пристегнуться. Дорога петляла среди дикого заснеженного леса, время от времени их подбрасывало на ухабах.

– Неприятное место, – поёжилась Дина.

– Как, говоришь, называется? – переспросил Серёга.

– Чёртова крупорушка.

– Крупо… что? – Вилка наигранно рассмеялась, но было видно, что и ей не по себе.

– Крупорушка. Типа мельницы, раньше зерно мололи.

Снова повисла тишина. Ели тянули чёрные лапы к дороге. Колея была едва заметна. «И зачем я решил переться сюда? – подумал Серёга. – И снимать дипломный фильм, и кататься на доске можно было под Питером, в том же Кавголово. У Андрюхи тут вроде тоже никого не осталось… Зачем приехали? Такое здесь всё скорбное, беспросветное…»

– Слышь, Андрюх, – вдруг попросил он. – Останови. Пивко наружу запросилось.

Съехали на обочину.

– Разомнитесь пока, – Серёга исчез в лесу.

Дина вышла на дорогу и сторожко огляделась, по-животному раздувая ноздри. Андрей ободряюще улыбнулся.

– Зря я вам про крупорушку рассказал, да? Здесь и так своеобразно, – и он обвёл рукой безрадостный монохромный пейзаж.

– А волки тут есть? – Вилка приплясывала возле капота в короткой курточке.

«Зачем она такое носит, почкам кирдык», – подумал Серёга, выходя на дорогу.

– Что это? – Дина прянула к лесу, сразу провалившись в снег.

Над сугробом выступали девичьи глаза, выбитые на чёрном камне.

– Могила? – Вилка гротескно удивилась. – Чего здесь не хватало для полного счастья, так это могилы. Начало для классического ужастика.

– Это не могила, – Андрей пошёл по Дининым следам. – Кенотаф, скорее всего. Их тут много. Говорю же, дорога опасная.

– Как ты назвал?

– Кенотаф – памятник без могилы, – пояснил Серёга.

– Поехали отсюда уже, а? – Вилка открыла дверцу и неуклюже полезла в машину.

– Подожди, – зачем-то заупрямился он. – Мне интересно. Может, я свою натуру нашёл, наконец.

– Больной, – прошипела девушка и грохнула дверцей.

Андрей одной рукой приобнял Дину за плечи, а другую протянул к чёрному камню. Снежная шапка съехала вбок, и он увидел лицо целиком. «У него остановилось сердце» или «он забыл, как дышать». Что там ещё пишут в книгах? Но нет. Ничего не произошло. И снег не протаял до земли под его тяжёлыми ботинками.

«Иди к машине», – он подтолкнул подругу к дороге, а сам принялся разгребать снег двумя руками.

– В фате. Невеста, видимо, – Дина никуда не ушла.

Её оленьи глаза были полны ужаса.

– Сейчас уедем, – сказал Андрей, и голос его дрогнул.

Фата. Невеста. Он копнул рыхлый снег, молясь, чтобы имя оказалось другим…

Деревенских знакомить было не нужно – знали друг друга с детства, а его, городского, привели специально на соседский двор. Нашли бычка на верёвочке.

Загорелые и крепкие дружининские мальчишки смотрели с недоверием. Что от него, бледного, как снулая рыба, ожидать? И вдруг один, коротко стриженый, жилистый, вышагнул вперёд и сипловатым от долгих купаний в Зюрзе голосом проговорил:

– Меня зовут Танюша.

Она была у них заводилой, атаманшей. Не боялась ни высоты, ни воды, ни боли. Танины родители крепко квасили, и однажды спьяну отец пришиб мать. Мать отправилась на погост, отец – в Ныроб, на нары, а Танюшу забрала к себе бабка.

Бабка была крепка телом и крута нравом, воспитательных мер знала две – тяжёлая ладонь, расплющенная деревенской работой, да витой электрический шнур. Танька кушала вдоволь и того, и другого, но смирение к ней не приходило.

Андрюха ездил в Дружинино к отцовской матери – улыбчивой и нежной бабуле, которая, однако, Таньку недолюбливала, считая «дурным семенем».

– Лучше б ты Матвейкину внучку охаживал, – сердилась бабуля, меся тесто для пирогов. – Красивая, добрая, не то что это дьяволово отродье.