Не проси моей любви

— Я верю, что есть некое поле, в научно-популярной литературе его иногда называют «психический эфир», где присутствует информация, доступ к которой имеют не все. Только люди, наделенные даром сверхчувственного восприятия. Но это именно предмет веры, обосновать я ничего не могу.

— Я спросила, веришь ли ты. Обоснования мне не нужны.

— А ты? — Герман тоже старался говорить тихо, но у него, как всегда, не очень получалось. — Ты веришь?

— Да.

— Но не чувствуешь?

— Здесь — нет. Во всяком случае, пока. В других местах бывало. В лабиринте на Большом Заяцком. В разрушенной Преображенской гостинице. Хотела бы я чувствовать чаще, но… — Она развела руками, словно извиняясь за свою толстокожесть. — Видимо, не дано.

— Люди, которым дано, в большинстве своем не очень этому рады, — пробормотал Герман, глядя в сторону.

И вот она — та самая комната в мансарде.

Переступив порог, Нора окинула взглядом серые стены, рваные бурые ленты не то мха, не то грязи в местах стыка их с потемневшими досками пола, зияющий квадратный пролом на месте окна. Окна, которое было заколочено разгневанным отцом семейства. Сейчас через дыру в помещение проникал дневной свет, правда, не очень яркий. На солнце набежали облачка, и громадные ели, обступившие дом, казалось, приблизились к самым стенам, угрожающе покачивая темно-зелеными лапами. Жуткая картина в деревянной раме… картина, вызывающая дрожь.

Нора посмотрела на Германа. Тот стоял в напряженной позе и, похоже, прислушивался. Не то к посторонним звукам, не то к своим ощущениям. Но никаких посторонних звуков до Норы не доносилось, дом был тихим как склеп, поэтому она решила не донимать своего спутника вопросами.

Пол. Лера сказала, посреди комнаты была огромная лужа крови. Даже если раньше тут лежал ковер, что весьма сомнительно… даже если пол потом сто раз вымыли… это же доски, доски! Должно остаться пятно.

Очень медленно Нора обошла комнату, внимательно глядя под ноги. Старые растрескавшиеся половицы покрывали пятна столь многочисленные, что не было никакой возможности определить, где заканчивается одно и начинается другое. Также вызывало вопросы происхождение этих пятен. Кровь? Краска? Сок? Вино? Без помощи химиков не разберешься.

Слева от окна — вернее, того, что раньше было окном, — на полу чернел большой прямоугольник. Вероятно, здесь стояла кровать. Прикусив губу, Нора боязливо потрогала мыском кроссовки темный участок пола, как трогают воду пальцами ног, прежде чем окунуться. Вдруг холодная. Она и сама толком не понимала, что ищет в мансарде необитаемого дома, объявленного памятником архитектуры, чего ожидает. Реакций Германа, быть может? Вербальных и невербальных. Есть же такая штука — следственный эксперимент. Предполагаемого убийцу привозят на место преступления и просят показать как все было, при этом наблюдая за его поведением. Но глупо же подозревать Германа в причастности к произошедшей здесь трагедии. Его тогда и на свете не было…

…а это еще что?

Ее размышления прервал не то вздох, не то всхлип, очень тихий, раздавшийся вот прямо здесь, над самым ухом. Вздрогнув, Нора почувствовала, как забилось сердце, и оглянулась на Германа. Слышал он или нет? По тому, как сдвинулись темные ровные брови, стало ясно — слышал.

— Герман, что это?

Молча и быстро он подошел, схватил ее за плечо и решительно вытолкнул за пределы темного прямоугольника. Оказывается, в своем состоянии легкого транса она не только «потрогала воду», но и преступила обеими ногами границу между виртуальной кроватью и остальной комнатой.

— Старые дома щедры на визуальные и аккустические эффекты, — пробормотал Герман. — Рассыхаются доски, гуляет ветер…

Его комментарий заставил ее содрогнуться вторично.

— Ветер?

— Воздушные потоки. — Он сделал волнообразное движение кистью руки. — Ты увидела все, что хотела?

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

— Не знаю, — вздохнула наконец Нора. — Я и сама не знаю, что хотела увидеть.

— Так, может, пойдем отсюда?

Предложение выглядело своевременным и разумным, но из чистого упрямства — слишком уж явным было его желание побыстрее ее увести, — Нора спросила, не двигаясь с места:

— Она была красивая? Девушка.

Герман пожал плечами.

— Так говорят.

— Как ее звали?

Он так долго не отвечал, вперив взгляд в пространство над изголовьем воображаемой кровати, что Нора решила, не ответит совсем. Повинуясь необъяснимой внутренней потребности, сделала шаг вперед. Еще два шага…

…дыхание, шепот… сдавленные смешки, опять дыхание, прерывистое, как во время любовных объятий… стон…

— Таисья, — произнес Герман.

И взял Нору за руку. Она и не заметила, как он подошел. Теперь они оба находились в аномальной зоне.

…новый стон, протяжный и хриплый…

— Таисья, — с дрожью в голосе повторила Нора.

… неразборчивые не то жалобы, не то мольбы…

…от следующего шага ее удержал Герман. Пальцами левой руки стиснул до боли ее запястье, а правую вытянул перед собой, как человек, идущий ночью по коридору и опасающийся наткнуться на что-нибудь в темноте. Лицо его заострилось, на висках заблестели капельки пота.