Если город, непременно Иерусалим,если время, то не все ли равно,за каким окном он там висит, неделим,и есть ли окно.Белизной по холмам совершенно не как во сне,весь поделочный, осадочный, наносной,весь в зубцах и наростах на бывшем морском дне,крепостной риф, временный, временной,неудачный, незаконченный разговор,все цезуры оврагов, углы безударных рам,но любая власть, бюджету наперекор,этот цвет и камень предписывает домам,так что он удержит напор тоски и песказа границей любого скончанья дней,если женщина… но подождите, покане надо о ней.«Жакаранда горит…»
Жакаранда горит,царский синий дым встает над заливом,отделяя «зиму» от «здесь»,под заливом гуляет будущий кит,он еще не поет, но вполне может быть счастливым,а я уже есть,потому что засуха отошла,потому что в орбитах водохранилищ —желтые зеркала,потому что – белый – обвал – жасмин, потому что синяя взвесь,и конечно ставки не изменились,отсюда и до тепла.«В тридцать четвертом он еще не знал, что он парижанин…»
В тридцать четвертом он еще не знал, что он парижанин,оппозиция плюс Закавказье — достаточно гремучая смесь,но гостья из Самарры встретила его в Андижане(после изолятора – где же еще, ну естественно в Андижане)и спросила, товарищ, а что ты делаешь здесь?А и правда – что? Время вышло боком, хлынуло горлом,почему не выдохнуть, не уплыть, развернув биографию вспять,в передышку или просто в окно…в сороковом большая история по четыре вошла в его новый город —он взглянул на нее, опознал ее прикус — и на этот раз не стал отступать.Когда время ломит по осевой, что может сделать ненужный атом —выиграть глоток сантиметров, пару жизней, россыпь минут,написать инструкцию, прикинуть маршрут, вести машину, бросить гранату,и потом не сказать, не сказать, как его на самом деле зовут.Лес на фотографии очерчен лиловым, присыпан белым,призрачен, прозрачен, прекрасен в любой из дней,не на Серпантинной, не в трюме, не от цинги,а в редкостно хорошей компании, в хорошее время и за правое дело —эта, из Самарры, чем-то он понравился ей.«Извините, он говорит, у меня темно…»