Не считая собаки

— Завтрак накрывается здесь, мистер Генри, — пояснила она, подходя к буфету и беря из высокой стопки тарелку с цветочным ободком. — Остальные скоро спустятся.

Верити наклонилась поближе, подавая мне тарелку.

— Прости, что я сдала тебя леди Шрапнелл с этим пеньком. Наверное, перебросочная эйфория совсем мне мозги затуманила, но это не оправдание, поэтому обещаю, я сделаю все, чтобы помочь тебе в поисках. Когда его видели в последний раз?

— Я лично — в субботу девятого ноября 1940 года после молебна за ВВС и базара выпечки.

— А после? Никто?

— После никто не мог попасть в этот временной промежуток — до самого окончания налета. Увеличение сдвигов, помнишь?

Вошла Джейн с горшочком апельсинового джема, поставила его на стол, сделала книксен и удалилась. Верити шагнула к первому из блюд — под колпаком с ручкой в виде бьющейся рыбы.

— В развалинах после налета его тоже не нашли? — Она ухватилась за рыбу и подняла колпак.

— Нет. Боже, что это? — Я уставился на ослепительно желтый рис с вкраплениями какого-то белого мяса.

— Кеджери, — пояснила Верити, откладывая немного себе на тарелку. — Рис в карри и копченая рыба.

— На завтрак?

— Индийское блюдо. Полковник обожает. — Она вернула колпак на место. — И никто из тамошних не говорил, что видел его в промежутке с девятого до после налета?

— Он значится в чинопоследовании на воскресенье, десятое ноября, в графе «цветочные композиции», так что, надо полагать, во время службы он был в соборе.

Верити перешла к следующему блюду. У этого ручка была в виде оленя с рогами, и я уже заподозрил некую систему условных обозначений, однако третий колпак — с оскалившимся волком — заставил меня усомниться.

— А девятого ноября, — продолжала расспросы Верити, — ты в нем ничего необычного не заметил?

— Необычного? Ты хорошо себе представляешь епископский пенек?

— В смысле… его не передвигали? Не повредили? Никто рядом с ним не отирался подозрительный?

— Ты до сих пор не отошла от переброски? — догадался я.

— Вот еще! — оскорбилась она. — Епископский пенек пропал, но не мог же он раствориться в воздухе. Значит, кто-то его забрал, а если кто-то его забрал, то должны остаться улики. Ты никого рядом с ним не наблюдал?

— Нет.

— Эркюль Пуаро говорит, какая-то зацепка всегда есть, просто мы упускаем ее из виду или не придаем значения.

Она приподняла «Трубящего оленя». Под колпаком обнаружилось загадочное пряно пахнущее месиво из коричневых кусочков.

— А это что?

— Почки, припущенные в остром соусе, — чатни с горчицей. У Эркюля Пуаро всегда есть какая-нибудь деталь, которая никуда не вписывается, вот она-то и становится ключом к разгадке. — Верити взяла за рога разъяренного быка. — А это холодная куропатка.

— А яичницы с беконом нет?

Она покачала головой:

— Яичница — это мещанство. Копченую сельдь? — Верити протянула мне кусок мореной рыбы на вилке.

Я ограничился овсянкой.

Верити, наполнив свою тарелку, устроилась у дальнего конца огромного стола и жестом пригласила меня сесть напротив.

— А после налета? Никаких следов того, что пенек побывал в огне?

Я уже собирался сказать: «Так ведь собор был разрушен подчистую», — но осекся.

— Вообще-то есть кое-что, — нахмурился я. — Обгоревший цветочный стебель. И еще мы нашли кованую подставку.

— Стебель от такого же цветка, что значился в чинопоследовании? — уточнила Верити.

Я хотел ответить, что по нему не разберешь, но тут вошла Джейн и, присев в реверансе, спросила:

— Чаю, мэм?

— Да, Колин, благодарю, — кивнула Верити.

— Почему ты зовешь ее Колин? — в замешательстве спросил я, едва горничная вышла.

— Потому что ее так зовут. Но миссис Меринг считает, что для служанки это слишком простецкое имя. Чересчур ирландское. Сейчас в моде английская прислуга.

— И она велела сменить имя?

— Обычное дело. Миссис Каттисборн зовет всех своих горничных Глэдис, чтобы не утруждать себя запоминанием. Тебе разве не говорили на подготовке?

— У меня вообще не было подготовки. Два часа гипнотической лекции — без гипноза, — половину которой я не расслышал из-за перебросочной болезни. В основном об угнетенном положении женщин. И рыбных вилках.

— Тебя отправили необученным? — ужаснулась Верити. — В викторианскую эпоху все строго регламентировано, и нарушение этикета смерти подобно. — Она посмотрела на меня с любопытством. — Как же ты до сих пор продержался?

— Предыдущие два дня я провел на реке с оксфордским профессором, цитирующим Геродота; влюбленным молодым человеком, цитирующим Теннисона; а еще бульдогом и кошкой. Действовал по наитию.