В начале февраля случается то, что одновременно пугает меня и делает самым счастливым человеком на свете: я впервые чувствую шевеление ребенка в животе Китнисс. Первый толчок в ладонь я принял за игру воображения, но сын, балуясь, снова пнул мою руку.
– Китнисс, он только что…
Жена хитро улыбается, сильнее прижимаясь ко мне спиной, а я, разволновавшись, глажу ее по животу.
– Ты давно это чувствуешь?
Ее довольный кивок.
– Я завидую, – признаюсь я, чуть краснея, на что тут же получаю щедрый поцелуй-компенсацию. – Ладно… Ты прощена…
***
С приближением весны Китнисс все больше дней проводит, не вылезая из постели. Я один занимаюсь домашними делами, приводя в порядок жилище после зимовки: чищу снег на улице, постепенно перемываю все комнаты.
Однажды, заглянув в приоткрытую дверь спальни, я становлюсь свидетелем неожиданной картины: жена, стоя у окна и глядя на живот, заботливо поглаживает его обеими руками и едва слышно, с явной хрипотцой, нашептывает сыну колыбельную.
Сердце от волнения пропускает несколько ударов, когда я понимаю, что Китнисс говорит! С усилием, совершенно не своим голосом, но говорит!
Я не замечаю, как прислоняюсь к дверному косяку, забыв, что сжимаю в руке пыльную тряпку, и жадно слушаю, запоминая каждый звук. Лезвие и долгое молчание сделали свое дело: я сомневаюсь, что Китнисс научится свободно говорить, но она, наконец-то, хотя бы начала стараться, тренировать связки и… может быть…
Вечером я специально заваливаю ее десятком вопросов, провоцируя ответить вслух, но Китнисс упрямо пишет записки и не признается, что учится разговаривать.
– Я видел тебя с ребенком, – обидевшись, говорю я, откатываясь на свою половину кровати и поджав губы от злости. – С ним ты разговариваешь, а я не достоин?
Китнисс укладывается рядом, поглаживая пальцами мой подбородок. Улыбается и молчит.
– Так и будешь притворяться? – не знаю, почему я так раздражен. Мне казалось, что между нами нет секретов, и первым делом жена расскажет мне о своих успехах, а выходит, что я ошибся?
– Ты… ревнуешь… к собственному… сыну?
Китнисс хрипит, выговаривая слова, но не перестает улыбаться.
– Какой ты вредный папочка, – шепчет она. – Вообще-то, я… хотела… сделать… сюрприз.
Я хмурю брови, демонстрируя, что все еще недоволен, но не выдерживаю и все-таки глупо улыбаюсь, глядя на Китнисс сверху вниз.
– Ты меня любишь?
Внутренний голос нашептывает, что зря я спросил, разве я все еще сомневаюсь?
– Люблю… – произносит Китнисс, преданно глядя мне в глаза.
Я стремительно превращаюсь в пластилин, из которого жена сможет слепить все, что ей вздумается.
– Я ждал этой фразы больше тринадцати лет…
Китнисс корчит рожицу и щурится.
– Иногда удача все-таки бывает на твоей стороне.
***
Тихое утро последних дней марта выдается туманным и пасмурным. В нашем доме все готово к приезду гостей – через пару дней сестра и мама Китнисс окажутся рядом с ней, чтобы помочь с рождением ребенка.
Мы с женой завтракаем на кухне, поедая кашу с фруктами, и болтаем о всяких глупостях, когда неожиданно Китнисс обхватывает свой живот руками и, скорчившись от боли, начинает стонать.
– Что случилось? – я весь напрягаюсь, не понимая внезапной перемены.
Я не успеваю опомниться, когда ткань ее юбки становится мокрой, а на пол стекает жидкость прозрачного цвета.
Китнисс поднимает на меня полные страха глаза.
– Кажется, я рожаю!
Первое чувство, которое посещает меня, – паника! Только спустя мгновение я начинаю лихорадочно вспоминать все, что успел выяснить о процессе рождения детей.
– Не нервничай, – командую я. – Дыши глубже…
Самое страшное, что я сам не до конца уверен в том, что надо делать, да и Китнисс не слушает меня, рвано вдыхая и выдыхая, не придерживаясь никакого ритма.
Я оказываюсь на ногах, поднимая жену со стула, и веду ее на второй этаж в спальню, укладываю на кровати, присаживаясь рядом на корточки.
– Еще ведь рано?.. – спрашиваю я, но Китнисс только злится.
– Знаю!.. Ох!
Ее вскрики, которые сперва были редкими, постепенно учащаются, но не отхожу ни на шаг, каждый раз старательно пытаясь отвлечь ее разговорами.
Пару часов спустя, надеясь, что книги не врут, я увлекаю Китнисс за собой в душ под теплые струи воды, и мы долго греемся, после чего я кутаю жену в полотенце и старательно, массирую ее поясницу. Вернувшись в спальню, Китнисс отказывается ложиться, бормоча, что стоя ей не так больно. Я послушно хожу с ней из угла в угол, поддерживаю, когда он опускается на коленки или откидывается назад, прогибаясь в спине.
Время идет, схватки приходят чаще, а Китнисс становится все более беспокойной. Я, как могу, пытаюсь выглядеть уверенным и оставаться собранным, но внутренний страх почти побеждает: Китнисс, то и дело, заходится в болезненном крике, а я чувствую себя совершенно беспомощным, чтобы помочь ей.