(не)свобода

Теперь на месте цирка был пустырь. Стальной забор расписан граффити, темнеют бутылки с непонятной жидкостью. Раздавленные бычки рядом. Не залитый до конца фундамент, торчащие из земли перекрытия и арматура, брошенная бетономешалка, расписанная цветами флага. Чуть дальше – вагончики для строителей. В одном из вагончиков дверь распахнута, держится на одной петле. Останки длинного монтажного каната от башенного крана. Еще один кран по другую сторону котлована, полуразобранный: стоит, ржавеет. В жирной грязи копошатся два голубя и делят между собой потрепанную этикетку от шоколадного батончика. За стеной новостроек на юге догорают последние лучи заката.

Так теперь выглядела его мечта. Так выглядела «Серебристая гавань».

Цирк снесли, а клоуны остались. Один клоун.

Егор достал из кармана пачку «Captain Black», прикурил, попытался аккуратно приземлиться на бетонное перекрытие – так, чтобы рёбра и спина не слишком заныли, – и вытянул ноги перед собой. Синий дымок поплыл по сумеркам, как по Гольфстриму.

Началось всё определенно с Шамсурова. Да, вслух его имя никто не произносил, но это было первое, о чем подумал Егор, когда его стукнули головой о стену в отделении. Это не могло быть что-то другое. Марина не совершала ничего такого, чтобы начали прессовать Егора, а вот Шамсурова… Шамсурова и реконструкцию комбината ему не забыли, конечно.

На том собрании, на котором, будь на дворе девяностые, дело бы дошло до перестрелки, как пить дать, он поднялся и открыто сказал, что кранты наступят этому их Перепятово, если вырубить лес. Все хотят жить рядом с лесом; никто не хочет жить с окнами на трассу, даже на платную. Не нужно быть профессиональным инвестором, чтобы понимать такие простые вещи. Но решение-то уже было принято, и принято не в совещательном зале, и, уж конечно, не в кабинете Шамсурова. Тем более не в кабинете Шамсурова.

Потом была еще красивая «Свеча», как ее называли, – проект офисных помещений для IT-сектора. Зданием тогда интересовалось какое-то Управление при президентской админке, но теми переговорами занимался Артем. Впрочем, уже на этапе фундамента все понимали, кажется, что из Перепятово новое Сколково никто делать не собирается.

Табак был непривычно горьким. Неделю не курил, это для Егора долго. Закашлялся. Опять заныли рёбра. Чудо, что ему ничего не переломали. Хотя, возможно, к этому шло, просто приказ пришел вовремя.

Да, а после «Свечи» Егор с Артемом занялись вплотную «Серебристой гаванью». Чтобы как-то покрыть расходы, приходилось браться и за совсем странные заказы – как реконструкция мэрии Томска. Благо, платили хорошо – можно было покрывать кредиты, которые «Гавань» засасывала, словно гигантская воронка.

И вот, вот… Вот как-то так оно всё и окончилось. Наручниками, подвалами, известковой пылью и укусом электрошокера.

…Лет в одиннадцать, когда Егор впервые попал в бассейн «Москва» и стоял в очереди на вышку, он оглядывал пространство воды вокруг, похожее на огромную перевернутую контактную линзу, и думал: как же получилось, что на месте Дворца Советов, гигантской махины, на которую были потрачены все ресурсы страны, теперь был обычный бассейн, в котором бултыхались его одногодки? Дворец Советов с некоторого времени завораживал его воображение: башня выше Эмпайр-стейт-билдинга, со статуей Ленина на высоте выше облаков, там, где только птицы и самолеты, а под ним – мрамор, ярус за ярусом, с десятками скульптур и бюстов. Такой дворец было бы видно даже из космоса! А внутри, внутри… Росписи, амфитеатр на тысячи человек – наверно, даже больше «Олимпийского»! Но дворца не было, только рябь в воде бассейна, которую Егор видел с края платформы для прыжков в воду, – и никакого Ленина в этих бликах не отражалось, лишь солнечный зайчик и синие трусы одноклассниц.

Теперь Егор смотрел на заваленный мусором пустырь, где должен был стоять его несостоявшийся Дворец Советов, – и понимал. Отлично понимал.

Егор сделал еще затяг и достал из кармана телефон. Набрал номер и под дымок сигареты наблюдал, как очередной самолет пересекает небо, бликуя огнями.

– Уроки сделал?

– Да, пап, тут уже немного осталось. – На фоне что-то взорвалось, и сын тихо, думая, что его не услышат, сказал «блять».

– Ты давай это, не расстраивай нас с мамой и Павла Сергеича. А то опять скажет, чё вы платите, если сын не работает. Всё, учись, я скоро приеду.

Если бы успели проложить трубы, сейчас весь центральный котлован был бы заполнен водой: по проекту корпуса́ «Серебристой гавани» стояли на берегу большого пруда. Под водой было бы и то место, где прямо сейчас сидел Егор.

Но он и так был как будто под толщей воды, прижатый тем, что творилось вокруг. Артема всё еще держали в «Медведе» без ясных перспектив.

Телефон зазвонил снова – подкравшийся к хлебным крошкам голубь крякнул и прорезал крыльями воздух. Егор сначала не хотел нажимать на зеленую иконку, но потом подумал – а что он теряет? Всё, что можно было потерять, и так было давно потеряно.

– Это Егор? Егор Костюченко?

Голос показался странно знакомым.

– А кто спрашивает?