(не)свобода

– В том и дело, что нет никакой документации бухгалтерской. Они будто вовсе записей не вели, или их кто-то… Уничтожил. – Потом пристально посмотрел на коллегу, который его уже порядком раздражал. – Сергеев, дорогой мой, давайте без комедий. Показания… Посадили бедную женщину в изолятор – и ждут, когда она заговорит.

Сергееву вдруг стало очень жарко. Он расстегнул пуговицы рубашки поло, приоткрыв бледную кожу груди. Лицо у него при этом было красное, как у человека, который только что пришел с пляжа. Они никогда не отдохнут, да? И никогда не уйдут в отпуск. А начальство сейчас в Адлере всё, пока они – по ноутбукам да по общагам…

Лето в Москве, лето. Холодное московское лето.

– А разве не всегда так делается, товарищ капитан? – спросил наконец Сергеев.

Фомин обернулся и посмотрел прямо на подчиненного – тень фоминской лысины накрыла половину узкого лица Сергеева, и казалось, что по голове следователя ползет солнечное затмение. Фомин надеялся, что Сергеев шутит. Но нет, он оставался абсолютно серьезен. Абсолютно серьезен – несмотря на то, что сказал лютую чушь.

– Сейчас – может быть, – сказал наконец Фомин. – Сейчас всё так делается, наверно. Но когда-то… – он вздохнул и махнул рукой. – Иди, Сергеев. Иди и постарайся хоть какой-нибудь из этих видосов запустить. А то совсем позор получается: дело есть, преступление есть, вроде как, а что они там на сцене показывали, мы не знаем.

– Понял вас, – кивнул Сергеев. – А по свидетелям…

– Да, этих мужиков, которые с Маславской работали – чем он там владел, автосервисом? А второй? Да, у второго был офшор, ну хорошо, – их допросите. Можете идти.

Сергеев встал, козырнул, как образцовый солдатик, и выскользнул из кабинета. Только и осталось от него, что запах какого-то горького парфюма.

Фомин подошел к окну. Было солнечно. На детской площадке через дорогу дети играли в волейбол. Мальчики и девочки. Такие счастливые. О чем волноваться, и правда – впереди всё детство, даже если смешанное со школой, о которой у Фомина были не лучшие воспоминания. А потом одного из них, или двух, или сразу трех, задержат опера, и Сергеев или один из его потомков будет шить им дело. Шить и думать, что вот так работа следователя и должна быть устроена. И еще козырять будет начальнику группы и говорить приятные слова на памятные даты.

Фомин очень устал.

Он подошел к столу, извлек из верхнего ящика планшет, в который загнано было написанное от руки заявление об увольнении по собственному желанию. Фомин сел за стол, достал из пачки «Pall Mall» сигарету и щелкнул зажигалкой. Стал перечитывать.

Вот они обложены двумястами томами дела. Которое еще не факт, что имеет смысл расследовать. А одиннадцать лет назад было не так. Первым делом, которое поручили Фомину, была сто тридцать девятая. Незаконное проникновение в жилище. Не двести листов, а шестьдесят пять. Все – по делу: протокол осмотра места происшествия, показания потерпевшей, свидетеля и жулика. Плюс характеризующий материал и процессуальные документы. А сейчас даже непонятно, были жулики или нет, – а уже извели целую березовую рощу на это долбаное дело. Не следователи – писари; а он, Фомин, главный среди них. И хрен знает, кому всё это надо.

А что теперь? Завели дело на мужа судьи и его подельника, потом забрали его вдруг у Фомина, мужа отправили под домашний арест, а потом и вовсе – под подписку, а подельника оставили мариноваться в «Матросской Тишине». Дело меж тем лежало в суде нетронутое, будто к нему приближаться боялись.

И так у них со всем.

Фомин щелчком отправил бычок в наполненную доверху обрезками и фантиками мусорную корзину, взял ручку, чтобы подписать заявление, и уже занес ее над бумагой – солнце как раз очень удобно падало на место для подписи.

Потом увидел рядом с описью диск, который принес Сергеев. Фомин вздохнул, достал старенький ноутбук «Toshiba», захрустел конвертом с диском. Ноутбук читал диск медленно, словно старенький библиотекарь, пыхтя и фыркая, разогреваясь от чего-то. Фомин отложил заявление в сторону и стал ждать.

Через минуту диск открылся, и у Фомина – вот так неожиданность – с первого раза получилось запустить видеофайл, поименованный «История солдата». В плеере ткнул курсором в случайное место.

Под потолком висели на железном обруче софиты, напоминая большую люстру. Люстра вращалась против часовой стрелки, выхватывая в конус света распластавшуюся на полу рыжеволосую девушку. Она полулежала, опираясь прямыми руками на подмостки, от которых поднималось облачко пыли. Вокруг девушки были другие артисты, все в черном; Фомин увидел их не сразу; они все подползали в сторону камеры – медленно, словно притаившиеся в кустах партизаны.

– А я никогда смерти не боялся. У меня прямо картинка перед глазами встала, – говорила рыжеволосая. Она опустилась на четвереньки и стала изображать ходьбу. – Идет старая женщина. Моя мама. Которая всё для меня сделала. Она меня вырастила без отца. А в глазах у нее – пустота, и она всё ждет, когда умрет. И это сделал я. Эта мысль мне прямо кровь сворачивает…