(не)свобода

А еще, конечно, никто ее отмазывать не будет. В отличие от этих там, гендиректоров и Цитрина, надежды русской культуры, гениального режиссера и проч., и проч. За них будут подписывать письма, про них будут множиться посты в соцсетях, а Маславская? Да кто такая эта ваша Маславская? Кто-то вообще помнит людей, которые сводят дебит с кредитом целыми днями, чтобы налоговая лишний раз не нагрянула, а менты не устроили «маски-шоу»?

Однажды Даша повела ее на трансляцию спектакля в кино. Ну, странное мероприятие такое: типа как бы смотришь постановку хорошего театра английского, только в кино. И там Камбербэтч играл. Даше нравится этот новый сериал бибисишный про Шерлока Холмса, вот и потянула ее за собой на спектакль. Спектакль Наташа не поняла (может, просто потому, что где-то в середине первого акта заснула, и проснулась только во втором), но она хорошо запомнила, как ведущая перед представлением рассказывала о театре – и не забыла упомянуть: вот, режиссер и актеры – это здорово, конечно, но у нас еще есть бухгалтера и юристы, которые делают работу нашего театра возможной. И тут же показали белозубого юриста театра, который рассказывал что-то про новую систему соцобеспечения для пожилых артистов.

В российском театре ничего подобного услышать нельзя. Есть те, кто на сцене, и те, кто всегда в тени. Но «в тени» ведь не значит, что ты выполняешь ненужную работу! Просто ты не стоишь в свете софитов и не делаешь селфи со звездами с бокалом «Мартини» в руках.

И как раз поэтому, – думала Наташа, глядя в потолок, – заступаются за тех, кто умеет в нужный момент посветить лицом в нужном месте, а потом показать что-нибудь эдакое и обозвать «перформансом». А вот им, таким работягам, как Маславская, только и остается чахнуть над кассой, как над златом. И ведь над чужим златом!

А она как жила на одной из московских окраин со смешным деревенским названием, так и живет, и на все работы ездила одним и тем же маршрутом: утром набиваешься в микроавтобус, потом метро, а вечером тот же маршрут обратно. Ну, оплатила дочерям учебу. Отцу наняла сиделку. На лечение себе денег хватало едва-едва. Но мучениками, конечно, будут Матвеев, Цитрин и прочие театралы. А вот она, Наташа Маславская, будет страдать, потому что на нее всем плевать.

Пыталась спать, но сон всё не шел. Тихо было как в барокамере, а отвлечься – нечем: Наташа пыталась выписать книг из библиотеки СИЗО, но ее просьбы оставались без ответа. Заснуть удалось только под вечер, правда, ночью Наташа опять проснулась: ей всё чудилось, будто в решетку по-паучьи лезут Лада и ее мертвые дети.

Утром к Наташе снова пришли правозащитники, но она не смогла встать с кровати. Полчаса примерно потратили на то, чтобы натянуть штаны, но в итоге Наташа всё равно упала на шконку и зарыдала. Хотела держаться бодрячком и не жаловаться, но тут из нее полилось само: и про то, что дочерей не дают увидеть, и про инсулин, и про отсутствие хоть какой-то коммуникации с адвокатом, и что следователи регулярно вывозят ее на допросы лишь затем, чтобы задать пару дежурных вопросов, и возвращают ее обратно в изолятор. Правозащитницы – одна девушка помоложе и женщина с короткой стрижкой и строгим взглядом прокурора – обещали помочь и прислать врача. Но Наташа уже знала, что без воли администрации правозащитники ничего сделать не смогут, а чтобы тюремное начальство зашевелилось, нужно было давление активистов и общественности…

В общем, никто Наташе не поможет.

– Наталья Г’риг’орьевна?

В камеру вошел следователь Сергеев. Наташа попыталась привстать, но перед глазами тут же поплыли круги.

– Что, опять будете меня допросами мучить? – устало вздохнула она.

Сергеев как будто удивился, большие его глаза словно еще больше округлились.

– Мучить? Зачем же мучить, мы ведь беспокоимся о вашем здоровье! – улыбнулся молодой человек. – Вы уж простите, что приходится вас тягать туда-сюда. Работа такая. Давайте я вам помогу.

Когда ее уже вели по коридору, Наташа увидела Диану: та говорила с надзирательницей и щелкала в воздухе пальцами, как бы подтверждая сделку (ну, или так показалось Наташе). Проходя мимо них, Наташа воскликнула:

– Диана! Почему? Почему?..

Но Диана отвернулась, будто и не знала ее.

За что?..

Ну, а потом – опять: слёзы – наручники – душный коридор-автозак. Сергеев то подбадривает, то помалкивает, сверяясь с какими-то записями в телефоне. Снова утомительные стояния в пробках, в этот раз как будто даже более долгие, затем, наконец, белый дом с двумя флигелями, которому Наташа рада почти так же, как старому приятелю, настолько ей трудно было дышать в автозаке. Снова тот же самый кабинет и унылый филин капитан Уланов.

– Вы всё то же? Хотите, чтобы я подписала показания? – сказала Наташа, когда заботливый Сергеев подвинул ей стакан воды.

Уланов не проявил к ней особого интереса. Писал что-то в тетради, словно ее в комнате вообще не было. Наташе стало вдруг очень зябко – словно позади нее на полную мощность включили кондиционер или широко распахнули дверь холодильника.