Разве можно в рассужденье строгом,
Пробежав страницу бытия,
Однозначным исчерпать итогом
Сущность человеческого «я»?
Нет! Я не решаюсь! Да и кто я,
Чтоб судить, сподобившись тебе,
Страсти, пробегающие кровью,
Мысли, неподвластные судьбе!
1979
150
* * *
Сбрось и тоску и усталость!
Полон стакан до краев!
Это не старость, не старость,
А ожиданье ее!
Это не горе, не горе –
Скорый приход сентября!
Теплое мерное море –
Время колышет тебя.
Слышишь в ночи бормотание
Неповторяемых строк? –
Это гранитные камни
Вечность стирает в песок.
Это в движеньи движенье,
Скрежет и музыка слов,
Грохот кораблекрушений,
Гул бесконечных валов.
Ливня удары по крыше,
Шорох, неслышный почти –
Радости нету превыше
Слушать и слушать в ночи
Это развитие темы,
Этот сырой перепляс
Ритмов невнятной поэмы,
Сложенной кем-то для нас!
1979
151
С Л О В О
Это странно, но, лишь повторяя,
Целый день бормоча в тишине,
Я на миг до конца понимаю,
Что таится в его глубине.
Что восходит из шума согласных
Нежной звонкой, сонорной, глухой,
Что мерцает в зиянии гласных,
Повторяемой гласной одной.
Эти О! – эти проблески в чаще!
Это Л! – и любовь и полет!
Это В! – этот ветр, говорящий
О привале, что путника ждет.
Это С! – что связует до срока
Путь светила и путь светляка,
Чистый голос из дали глубокой,
Доносящийся через века,
Доходящий до чуткого слуха,
Отозвавшийся эхом родным! –
Что невечная наша разлука,
Если сердце пылает одним.
Что несчастья, обиды, тревоги,
Если – где бы ты ни был – всегда
Есть колодец у края дороги,
Есть в глуб0
и его звездной вода!
1979
152
В Х Р А М Е
Купола ободраны на крыши
Полувека более назад.
И пылает огненный и рыжий
Меж стропил синеющих закат.
Но внутри, где пасмурно и тихо,
В ясном блеске острого луча
Всё видны рука Его и Книга
На покрытых гарью кирпичах.
1979
153
* * *
Лень говорить, и читать неохота.
Яблоня-соня, малина-дремота
Еле вздыхают, и слышно – звенит
Воздух горячий, взмывая в зенит.
Он, как стекло, раскаляясь, струится.
В мареве зыбком природа двоится,
Словно глядит, отстранясь, на себя,
Блеклые листья едва теребя.
Душно! – и длиться, и длиться мгновеньям,
Длиться и длиться – и льется на сад
По облакам, по высоким ступеням
Знойных лучей золотой водопад.
Он размывает границы предметов –
Явь ли во сне или сон наяву? –
Это рука моя дрогнула – это
Желтые сливы упали в траву.
Это ударило сердце – и птица
С пальцев сорвалась – качнулась лоза,
Это полынь приоткрыла ресницы,
И синевой захлестнуло глаза.
Свет мой без тени! – Спекающий жаром
В цельную чашу осколки ее,
Где закипает янтарным пожаром
Спелое солнце до самых краев!
Где забродило тягуче и тускло
Будущей брагой дремучее сусло, –
Пища небесная – пламя в горсти –
Телу земному в далеком пути!
1979
154
* * *
Жизнью былою судьбы настоящей
Путь не изменишь – и пусть.
Ветер приносит из сумрачной чащи
Свет мне бессолнечный – грусть.
Зябкая птица, намокшие перья,
Клекот и свист в камыше.
Невосполнимая нежность потери,
А не обмана в душе.
Мятлика пух и овсяницы сухость,
Чьи-то следы на песке.
Дальняя старость и давняя юность
В смуглой, смолистой руке.
Счастье притихшее, тайна зеленая,
Дней нисходящий покой.
Жесткий бурьян и ромашка склоненная –
Вам не проститься со мной.
Никнут ракиты вдоль берега узкого,
Небо уснуло во ржи.
Дым золотой одиночества русского
Прячет полынь у межи.
Долго ль бродить? Да броди, пока бродится –
Дух наш! – кто смерил его?
Есть кому плакать и с кем перемолвиться,
Есть еще петь для кого!
Есть кому слушать мой голос нетающий,
Вольно плывущий вдали,
Спелые зерна, как колос, роняющий
В радость печали земли.
1979
155
* * *
В купель огневую!..
О, больше не злись
На эту – впустую? –
Прошедшую жизнь;
На холод, на сырость,
На быт по углам! –
Господнюю милость
Измерить не нам!
И сыну не стоит
Жалеть о судьбе;
Пусть он не достроит
Обитель себе;
Пусть силы истратит
Еще до конца –
Обителей хватит
На всех у Отца!
1979
156
И З Б Е З Д Н Ы
Ладан, золото и мирра,
Впереди плыла звезда...
Коммунальная квартира –
В окнах провода.
Подрастающий ребенок,
Едкий запах от пеленок,
Кухня, примусы чадят,
В узкой комнате плакат.
На плакате рвет рабочий
Цепи биржи мировой.
Ниже фото: юный отчим
С забинтованной рукой.
Рядом полка с «Капиталом»,
«Анти-Дюрингом», журналы,
Ленин, Сталин, «Краткий курс…»,
Август Бебель и Барбюс.
Это детство. Все игрушки –
Деревянный самолет
Да бессчетные катушки:
Так – солдаты, эдак – пушки, –
Хорошо, что мама шьет!
Хорошо, что шить умеет
Из фланели, бумазеи,
Ситца, штапеля, вельвета,
Из материи любой,
157
Для зимы, весны и лета,
Кофты, платья, блузки, брюки, –
Хорошо, что эти руки
Дружат с ниткой и иглой.
Хорошо, что в гуле мира
Есть кому заштопать дыры
И схватить края прорех
В ткани Времени-старухи,
В жесткой вытертой дерюге,
От ночей бессонных тех.
От бессонных ожиданий,
Одиночества, свиданий
Запрещенных; от измен
Разрешенных; от озноба
Освещенных лампой стен;
От углов, где спят сугробы
Невеселых перемен.
Память, память, как ты странно –
И умело, и легко –
Вводишь разум в глубь обмана
И уводишь далеко, –
То – забудешь, то – припомнишь,
Но иглу из рук уронишь,
Позабывши нитку вдеть,
Меж цветными лоскутами,
Былью, небылью и снами,
Где смешалась со слезами