Не свое время

Собственным рассыплется дождем.

Стар я стал, чтоб петь с чужого голоса,

В чье-то эхо превращая стих.

Не хочу, чтоб ужас тронул волосы

На висках читателей моих.

Хватит им своей заботы. Знаю я,

Чем чревата нынче для души

Эта песня вкрадчивая, старая,

Что поют над речкой камыши.

Разошлись давно мы, разбежалися.

К ним прийти – себя не уберечь.

Слава Богу, не имеет жалости

В формулы отлившаяся речь.

Слава Богу, что пока не слушаешь,

То не слышишь ветряную дрожь

И живешь еще – пускай не лучшею

Жизнию – а все-таки живешь.

1980

184

* * *

Высокие травы, густая малина, цветущая слива,

И ветер летучий, и тучи, и пыль на углу –

Тяжелой волною, последней волною, волною отлива

Уносит меня в грозовую, в зеленую мглу.

Уносит, несет вместе с домом и старым забором,

Цветами, рассадой, кустами седой лебеды –

В сумятицу молний, на отзвук глухой разговора,

Бегущего грома и пляшущих капель воды.

Постой, погоди! Мне подслушивать слов их не надо,

Они без меня на земле отпечатают след,

Они без меня прорастут среди буйного сада –

Так что ж, что нужны они мне, – если б я им был нужен...

Да нет.

К чему им теперь этот груз неживого сознанья –

Ушедшего брата уже не узнает сестра!

Есть гордость в паденье – она не приемлет свиданья,

Где стыд лишь и горечь – да будет разлука светла!

Да будет светла! Пусть, встречаясь, лицо закрываю,

Пусть взгляд отвожу, чтоб она не сумела признать!

Пусть плачу, и плачу, и плачу – и не понимаю,

Чем жить мне теперь! – пусть мучительно плачу опять.

1980

185

* * *

Были порывы,

Да пыл поугас...

Русла обрывы,

Рыжая грязь.

Пахнет грибами

Мшистый откос.

Тянет из ямы

Гнилью берез.

Синее небо,

Ива в реке...

Жизнь моя – хлеба

Крохи в руке.

1980

186

* * *

Зима ручьями унесла

Свои снега.

Сквозная ранняя весна

Еще тиха.

Сухая грязная трава,

Следы колес.

И слабо брезжит синева

В ветвях берез.

Слегка морозный воздух сыр,

Пусты луга.

И жизнь опять, как этот мир,

Бедна, нага!..

1980

187

* * *

В пору ту лениво-золотую,

Как из яблок сладкий брызжет сок,

От летящих листьев-поцелуев

Зачался у женщины сынок.

В бархатной утробе, в мягком пухе

Прорастал, как в поле семена,

Под ворчанье времени-старухи,

Под напев ее веретена.

И кудель клубилась голубая –

Млечный Путь, свиваемый в тиши, –

От ворот сияющего рая

До его младенческой души.

Рдяный мир судеб еще незрячих,

Мыслью не встревоженный покой –

Первый шаг из вечности горячей

В вечности преддверие иной.

Что узнает там он, что забудет?

О, постой! не надо ничего!

Как он горек – крик! – которым люди,

В мир входя, приветствуют его!

Как бесцельно шепчет, как напрасно

Мать ребенку: что ты! я с тобой!

Он лежит – неумолимо ясно, –

Он уже уводит – путь земной.

188

Он ведет дорогой, бездорожьем,

Одного и с толпами людей –

Зимней стужей, мартовскою дрожью,

Юностью и зрелостью твоей.

Он теряет след в колючей чаще,

Он поземкой вьется по полям,

Он проходит городом гремящим

По задворкам и по площадям.

Сквозь грозы тяжелые раскаты,

Сквозь разлуки, жалобы и стон,

От утраты до другой утраты

Равнодушно пролегает он!

Не давая снисхожденья плоти –

Все вперед – и дальше, и вперед! –

Чтоб душа в его железном соте

Загустела в драгоценный мед.

1980

189

* * *

Этот мир в его основе,

Где с тобой нам вышло жить,

Никогда мне, право слово,

Не хотелось изменить.

Как бы ни было нам горько,

Сердцем верил горячо,

Что и тьма темна постольку,

Есть поскольку свет еще;

Что мучительное горе –

Тоже счастье – и одной

Их несет на берег море

Набегающей волной.

Их слиянье нераздельно –

Так зачем же ты опять

И напрасно, и бесцельно

Их пытаешься разъять?

Неотъемлем смех от стона,

И прекрасен без прикрас

Мир, где слезы Антигоны –

Слезы радости для нас;

Где не знаем мы, страдая,

О страданиях своих,

Что, быть может, жизнь иная

Обретет опору в них.

1980

190

* * *

И. Ф.

Себя преодолеть, в себе найти опору

Смогу ли я? Бог весть... В сырой не виден мгле

Ни сад, ни огород... В глухую ль эту пору

О листьях горевать и думать о тепле?

Дожить бы как-нибудь... Дожить? А разве стоит?

Уж, видно, стоит, брат, коль горько – а живешь,

Как этот сад, как пес, что заунывно воет,

Иззябнув в конуре, – и все чего-то ждешь.

Все ждешь: наступит день и будет солнце снова

Горящее, как медь, и душное, как мед;

Вздохнет просторно грудь и к слову встанет слово,

И речь издалека далеко уведет.

И прежняя любовь придет к тебе и страстно

Откроет губы – горькие, как дым, –

И запоет, что жизнь всегда прекрасна,

Что радость мы, как смерть, не избежим.

Пой, нежная! Ведь истинное чудо

Не в том ли есть, что, вопреки мечте,

За счастьем горе ждет, что мы все те же будем

В гремящей славе, в тихой нищете, –

Что все, что будет, – есть уже! – и ветер

Один несет и зной, и холода,

Что те же листья, оставляя ветви,

Взойдут на них, исчезнув без следа.

1980

191

* * *

С умытых лип струящаяся свежесть,

Скрип тормозов и скрежет на шоссе.

Да! Нет любви. Есть только страсть и нежность!

Огонь в крови и холодок в душе.

Есть две сестры с туманными глазами.

Я их встречал на улицах в Орле.

Весенними сырыми вечерами

Они порой маячили во мгле.

Одну я знал тогда. Другой не знаю

И посейчас. Но знаю, что придет

Еще пора – и в бледный сумрак мая

Она походкой легкою войдет.

Она войдет на краткий миг последний,