Не свое время

Течет своим путем –

И вдруг: – О чем задумался? –

И впрямь: о чем? о чем?

Стоишь, молчишь растерянно,

Не зная, что сказать.

Потеряно! потеряно!..

Но что же? – не понять...

И подымается испуг:

Забыл! Забыл! Забыл!

В каких мирах блуждал твой дух,

Какой ты жизнью жил!

Куда тебя твой разум вел

Без факела в руках,

Какою бездной ты прошел,

Не замедляя шаг!..

1974

***

Из праха вышли и были прах!

Сентябрь – щеголь и вертопрах –

Сорит деньгами, понять не хочет,

Что страстной жизни измерен срок! –

Летите, дни мои. Тянитесь, ночи! –

Я тоже весел и одинок!

Я тоже щедрой плачу рукой

За то, что будет, да не со мной!

С твоей ладони глотаю ветер,

Ловлю движенья души, лица,

Кусаю в губы! – А путь мой светел:

Он ясно виден мне до конца!

1974

***

Мы исчезнем со временем оба

За чредою мелькающих дней.

Так весной исчезают сугробы,

Растворяясь в печали своей.

Так вдали исчезают устало

Птичьи стаи в предчувствии вьюг.

Разве раньше ты это не знала,

Что сейчас опечалилась вдруг?

Не грусти! Не тверди про усталость!

Все сомненья оставь за плечом.

То не сбылось, о чем нам мечталось, –

Сбылось то, не мечталось о чем!

Не исполнились все ожиданья:

Но ведь все-таки было дано –

Пусть не мудрости, но пониманья,

Пусть не сада, но взгляда в окно.

Что ж теперь ты считаешь потери,

Жизнь к чужой примеряя судьбе?

И того уже много, поверь мне,

Что отпущено было тебе!..

1974

***

Из долгих странствий возвратясь,

Припав к земле своей родной,

Ты можешь, плача и смеясь,

Пить воздух горький и хмельной.

Но что узнаешь ты, скажи,

Что сыщешь в пепле и золе?

И что поймешь о тех, кто жил

На этой горестной земле?

О тех, кто в сумерках дрожал,

Кто в страхе пробовал засов,

Но никуда не уезжал

От этих пашен и лесов.

Кто предан был и предавал

Себя, любимых и друзей

И, умирая, выживал

На ржавых плацах лагерей.

Чья кровь гудит в моей крови,

Чьи кости стали костяком

Моей страны, моей любви!

– Куда? – летящей напролом.

И, словно люди разных рас,

Вы разойдетесь стороной,

Не поднимая жестких глаз,

Пугаясь истины чужой.

Поскольку есть одна судьба

И жизни нашей краток срок,

И глушит времени труба

Души неслышный голосок!..

1974

***

На душе темно и тихо,

А закат – пунцов.

Дым мороза на Плющихе

Опалит лицо.

Я пройду, как тень косая,

Сквозь арбатский шум,

Ни к кому не прикасаясь,

Молод и угрюм.

Я пройду, упорным шагом

Об асфальт гремя,

За колючим белым прахом

Снежного огня.

За поземкой синеокой,

За ее живой,

Пробегающей вдоль окон

Ледяной струей.

Ночь надвинется с востока,

Заклубится тьма.

В снег желтеющий глубоко

Спрячутся дома.

И промерзшие деревья,

Обретая цель,

Растопырив веток перья,

Полетят в метель,

Где за тучей – небо сине

И – высок как дым –

Над покинутой Россией

Плачет Серафим.

И любя, и ненавидя,

Он скорбит, суров,

Пред собой круженье видя

Ледяных ветров.

Но, покуда сердце живо

И стучится в грудь,

Путь над бездною обрыва,

Путь во мраке,

Путь во страхе, –

Это тоже путь!

И уже не детство мира,

А его судьба,

Ты опять проходишь мимо

Самого себя...

1969; 1975

***

Птица дневная услышит ночную

Птицу, но слов не поймет.

Ветер, деревья нащупав вслепую,

В мокрые дебри уйдет.

Мальчик проснется, потянется к окнам.

В свете возникнет рука,

Матери сонной развившийся локон.

Так начиналась тоска.

Время стоит, как вода у плотины,

Льется за низкий затвор.

Лунного света зеленою тиной

Старый подернуло двор.

В доме вздыхающем душно и сыро,

Сумрак сгущается вновь.

Сердце одно в одиночестве мира.

Так начиналась любовь.

Жизнь беспредельна, как поле ночное.

Дышит отец тяжело,

Словно плывет сквозь теченье шальное,

В дно упирая весло.

Душу мою разрывала на части

Несовместимость стихий.

Счастье и горе. Горе и счастье.

Так начинались стихи.

1975

***

Жизнь сурова, но о том не плачу.

С противоречивостью людской

Плачу лишь о том, что быстро трачу

Эти дни с холодной синевой.

Плачу, что тяжелые мгновенья,

Как в песок студеная вода,

Не замедлив мерного движенья,

Сквозь меня уходят навсегда,

Что одна мучительная милость

Сердцу, одинокому везде, –

Гул ветвей и ледяная сырость

Кипарисов, вымокших в дожде.

1975

Миндаль

В феврале зацветает миндаль, –

Словно облако легкого дыма

Уплывает в промытую даль

По отрогам зеленого Крыма.

И, рождая томленье в крови,

Отражается в зыби зеркальной

Ослепительно-горькой, случайной,

Торопливой улыбкой любви.

1975

***

Черный дрозд пробегает в траве.

Дождь прошел – и опять посветлело.

И в усталой моей голове

Одинокая птица запела.

И свистит, и клекочет она,

И рассказ ее нежный несвязан,

Словно, бедная, снова пьяна

Ослепительным холодом вязов.

Словно всё, научилась чему,

Позабыла – и вспомнить не хочет!

И о счастье птенцу своему

Торопливо и страстно бормочет!

1975

***

Подкрашен небосклон,

Приклеен дым к трубе.

Как в легкий детский сон

Легко войти тебе!

Спят яблони в снегу,

В сугробах огород.

Как бы на берегу

Густых летейских вод

Ни горя, ни беды,

Все дремлет в тишине.

Уводят в дом следы

По снежной целине.

А в доме – печки жар,

И треск смолистых дров,

И елочный пожар,

И запах пирогов.

И вся семья вокруг,

И бьют часы, звеня...

О, радостный испуг

Бенгальского огня!

О, торопливый смех

Над времени рекой

Твоих любимых – всех,

Которых нет с тобой,

Где молодость твоя,

Встречая Новый год,

Из чаши бытия

Морозный воздух пьет!..

1975

***

Моей бабушке Марии Григорьевне Усиной