Не только кимчхи: История, культура и повседневная жизнь Кореи

Политика ассимиляции встречала определённое сопротивление даже в самой Японии. Планы ассимиляции корейцев не поддерживали два противоположных политических лагеря: японская либеральная интеллигенция и японские крайние правые. Либералы (в первую очередь – левые либералы, а также примкнувшие к ним в данном вопросе социалисты и коммунисты) враждебно относились к японскому национализму как таковому, часто выступали против колониальных захватов и не одобряли такое ущемление прав корейцев. Высказывавшиеся против насильственной ассимиляции крайне правые руководствовались другими соображениями. Будучи по убеждениям расистами и полагая, что японцы превосходят все народы мира не только культурно, но и биологически, они опасались за «чистоту японской нации» и боялись смешения крови с представителями «низших рас», к которым они, в частности, относили корейцев.

Так, один из сторонников ультраправых утверждал: «Чистота расы Ямато может оказаться под угрозой из-за так называемой политики ассимиляции, а уровень нашего культурного развития может снизиться до уровня Кореи или Китая». Тем не менее сторонники и либералов, и ультранационалистов составляли в Японии меньшинство, а колониальная администрация конца 1930-х гг. почти полностью состояла из тех, кто верил: полная ассимиляция корейцев, превращение их в японцев и возможны, и необходимы.

В этой обстановке Отдел образования колониальной администрации предложил не только отменить закон 1911 года о запрете использования корейцами «имён в японском стиле», но и стремиться к тому, чтобы корейцы брали себе полностью японские имена. Показательно, что с этой идеей выступили сотрудники Отдела образования, поскольку именно на них лежала задача проведения в жизнь политики ассимиляции. Однако эта инициатива не вызвала энтузиазма у полиции, поскольку силовики как раз хотели, чтобы корейцы чётко отличались от японцев.

Тем не менее генерал-губернатор Минами Дзиро и большая часть его окружения поддержали идею о смене имён. Они надеялись таким образом решить сразу две задачи. Во-первых, смена имён должна была нанести удар по этнической идентичности корейцев, что облегчало процесс ассимиляции. Вторая цель была не столь очевидна, но именно её сами колониальные власти считали наиболее важной: смена имён должна была подорвать влияние традиционных корейских кланов. Будучи подданными японского императора, корейцы должны были быть преданы ему и его государству, а не своим предкам или дальним родственникам. Чтобы ещё больше разорвать связи внутри кланов, колониальные власти настойчиво рекомендовали каждой семье брать отдельную фамилию.

Новый закон был опубликован в конце 1939 года. Назывался он  – «Чхансси Кэмён» (дословно – «создание фамилий, изменение имён»). Как уже упоминалось, корейцы и японцы используют разные иероглифы для обозначения слова «фамилия». Поэтому, с точки зрения японцев, у корейцев действительно не было «нормальных» фамилий (сси), и их надо было создать. Имена у корейцев были, так что их следовало просто сменить – на те, которые не отличались бы от японских. Закон должен был вступить в силу в феврале 1940 года.

Стоит отметить, что генерал-губернатор Минами официально заявил, что никого не будут заставлять менять имя насильно. Разумеется, в реальности это было не совсем так – давление на население оказывалось, но генерал-губернатор был вынужден придерживаться подобной позиции (или, по крайней мере, декларировать её) не столько из-за опасений протестов со стороны корейского населения, сколько для того, чтобы не злить японских турбопатриотов, бывших, как мы помним, против идеи смешения «низшей» корейской крови с «высшей» японской.

Процесс был официально запущен 11 февраля 1940 года, то есть в день, когда во всей Японской империи с немалой помпой отпраздновали 2600-летие императорской династии. Первыми имена поменяли известные корейские коллаборационисты, о чём сообщалось в газетах. Официальная печать в ярких красках описывала радость, испытываемую корейцами по поводу того, что им наконец-то предоставили шанс избавиться от фамилий предков.

У жителей Кореи было шесть месяцев на то, чтобы подать официальную заявку на смену имени – весь процесс должен был быть завершён до 10 августа 1940 года. Для генерал-губернатора Минами и его администрации успех мероприятия был крайне важен с политической точки зрения, поэтому они прилагали все возможные усилия для того, чтобы заставить корейцев поменять имена. Когда в мае, после трёх месяцев активной административно-пропагандистской кампании, вдруг выяснилось, что заявки на смену имён подали всего 7,6 % от общего населения Кореи, администрация усилила давление, продолжая при этом настаивать, что процесс носит чисто добровольный характер.