Не убоюсь зла

Были в деле и приятные для меня неожиданности, среди них -фо-топленка, "изъятая у гражданина США Гулда при его выезде из СССР". Несколько кадров проявили и отпечатали; это оказались фотографии заявлений в мою защиту, собранных, как я определил по почерку, Ди-ной; не все слова удалось прочесть, не все подписи разобрать, но я испытывал глубочайшую признательность к органам за такой дорогой пода-рок. В части этих заявлений отказники рассказывают о том, как их до-прашивали в КГБ, и я извлек немалую пользу из сопоставления их слов с официальными протоколами допросов. На одном из снимков -- сопроводиловка Дины к собранным ею материалам, где она не только пере-числяет их, но и сообщает все, что было на допросах наших товарищей: какие основные вопросы задавали им, какими документами интересует-ся КГБ, как формулируется обвинение...

Молодец Дина! Она довольно точно восстановила главные направле-ния моего дела, и теперь осталось одно -- чтобы на воле знали: никаких других преступлений, кроме наших заявлений и списков отказников, встреч и пресс-конференций, мне не вменяется в вину. Я тогда, конеч-но, и представить себе не мог, какую титаническую работу проделала Дина, кромсая паутину страха, которой КГБ в те дни опутал евреев; че-го ей стоило убедить людей пренебречь угрозами охранки и рассказать обо всем, что происходило на допросах; как непросто было при постоян-ной плотной слежке собрать всю необходимую информацию и передать ее на Запад.

Но впереди меня ждал еще более потрясающий сюрприз. Одним из главных моих прегрешений КГБ считал участие в документальном фильме английской телекомпании "Гранада" "Рассчитанный риск". Те-перь я мог убедиться в том, насколько большое значение они придавали ему. Еще до моего ареста в Министерство иностранных дел поступил с Лубянки соответствующий запрос, и вскоре из генерального консульст-ва СССР в Нью-Йорке в Москву прибыли видеозапись фильма и офици-альная справка за подписью дипломата Велемирова о том, какой огром-ный вред престижу СССР нанесла его демонстрация. Аналогичные от-четы поступили из советских посольств в Англии, Франции и Дании. В обвинении по этому поводу говорилось: "Подследственный принял уча-стие в нелегальной съемке иностранцами фильма, содержащего его кле-ветнические измышления о положении национальных меньшинств в СССР". Мне, естественно, было интересно посмотреть эту ленту, вспом-нить, что именно я там измышлял. Так как следствие обязано знако-мить меня со всеми документами, используемыми обвинением, я потре-бовал показать мне "Рассчитанный риск".

Возражений не последовало, но оператор -- специалист по видеоап-паратуре -- находился в отпуске, и надо было ждать. Между тем я на-ткнулся на кое-что поинтереснее: оказывается, после моего ареста та же "Гранада" сняла новый фильм, на сей раз посвященный мне, под назва-нием "Человек, который зашел слишком далеко", и он тоже был приоб-щен к делу как "имеющий доказательную силу для характеристики враждебной деятельности подследственного". В частности, в деле цити-ровались отрывки из интервью, взятого "Гранадой" для этого фильма у Майкла Шерборна, где он, среди прочего, говорит: "Щаранский -- убежденный сионист. За три года я около ста раз беседовал с ним по те-лефону и получил от него множество писем и документов о положении евреев в СССР".

Я, понятно, заявил, что хочу посмотреть оба фильма, но на это следователи почему-то согласились не сразу. Пришлось опять конфликто-вать с ними, отказываться подписывать бумагу о том, что с делом озна-комился... Наконец они пошли на попятный, оператор вернулся из от-пуска, и вскоре я уже сидел в кабинете Губинского перед японским ви-деомагнитофоном в компании Володина, Солонченко и Илюхина и смотрел "Рассчитанный риск".

Я увидел на экране Володю, Александра Яковлевича, себя... Думал ли я тогда, в семьдесят шестом году, давая это интервью для фильма, что увижу его впервые ровно через два года в Лефортовской тюрьме!.. Но потом оператор поставил следующую кассету -- и у меня перехвати-ло дыхание. Начинался фильм с показа демонстрации в мою защиту у советского посольства в Лондоне; еще несколько секунд -- и на экране крупным планом появилась Авиталь! Она говорила на прекрасном иври-те -- и как говорила!

-- А от русской-то совсем уж ничего не осталось! -- с удивлением от-метил Губинский.

Дальше пошли кадры с моим добрым другом Майклом Шерборном, Людмилой Алексеевой, эмигрировавшей из СССР, знакомыми и незна-комыми английскими евреями, но я плохо воспринимал их слова, все ждал, не появится ли Наташа... Еще раз показали ее -- и все, лента кончилась.

-- Поставьте, пожалуйста, снова, -- попросил я. Увидев меня в необычной роли просителя, Илюхин с несвойствен-ным ему ехидством сказал:

-- Что, понравилось? Хватит с вас и одного раза. Подследственным телевизор смотреть не положено.

Эти слова быстро вернули меня к реальности. Я сразу изменил тон: