Не убоюсь зла

Проснувшись на следующее утро, я слышу мелодичные женские го-лоса: ночью на какой-то станции в вагон погрузили нескольких зечек. Судя по лексикону, это уголовницы. Сначала они переругиваются меж-ду собой, а потом начинают перекликаться с мужчинами из соседней клетки. Моментально возникают любовные диалоги; так как влюблен-ные не видят друг друга, они подробно описывают партнерам -- "заоч-никам" свою внешность, темперамент, интимные привычки. Наконец все пары, устав, замолкают, кроме одной, которая переходит от словес-ного флирта к сексуальным действиям: он и она в полный голос сообща-ют один другому, как раздевают друг друга, как ласкают -- и так далее. В конце концов они, судя по восклицаниям, доводят и себя, и востор-женных наблюдателей до оргазма.

В Перми нам подают "воронок" без "стакана", и я на двадцать минут вновь возвращаюсь в компанию бытовиков. Здесь мне удается стать сви-детелем незабываемой сцены.

Как только машина трогается, один из конвойных показывает через решетку пузырек одеколона "Кармен":

-- Отдаю за четвертной.

На воле такой флакон стоит рубля три-четыре, но в ГУЛАГе -- свои цены. Глаза разгораются у многих, но -- надо платить... Первыми от-кликаются двое малолеток; самым смелым оказывается тринадцатилет-ний подросток, изнасиловавший и убивший студентку; он развязывает свой мешок и, склонившись над ним, чтобы никто не увидел, где он пря-чет деньги, вытаскивает десятку. За ним такую же купюру извлекает и второй.

-- Продашь за двадцать? -- спрашивает охранника юный убийца.

-- Ладно! Гони монету, -- соглашается тот, но отдавать пузырек мальцам боится и говорит, -- давайте кружку, я перелью.

Когда содержимое заветного флакона оказывается в руках покупате-лей, начинается что-то страшное: каждый из бытовиков хочет оказаться поближе к кружке, напоминает пацанам о своих особых перед ними за-слугах. Пьет один из малолеток, затем делает большой глоток второй, но с непривычки заходится в кашле, и кружку вырывают у него из рук. Еще два-три счастливца успевают выпить по нескольку капель.

"Пьянка" окончена. Солдат быстро бросает через решетку пачку си-гарет; его щедрость объясняется просто: отобьют куревом запах одеко-лона -- и нарушения как бы и не было. Но запах, тем не менее, очень устойчив, а главное, малолеток совсем развезло. На лице хмельного убийцы -самодовольная улыбка: начинается та интересная жизнь, к которой он стремился и которую предвкушал...

По прибытии в Пермскую тюрьму меня от бытовиков отделили, и больше путешествовать с ними мне не довелось.

На станцию Чусовская наш поезд приходит поздно ночью. Метет ме-тель. Автоматчики с собаками выстроились по обе стороны вагонов. Го-рят прожектора, слышится рев моторов, работающих на холостом ходу, -- нас ждут машины.

Меня выпускают из вагона первым. Приехавший специально за мной офицер говорит:

-- Идите вперед по ходу поезда.

-- Сесть! -- кричит мне солдат из цепи. Но офицер повторяет:

-- Идите, идите.

Проваливаясь в глубоком снегу, я с трудом тащу свои вещи, но успе-ваю сделать лишь несколько шагов: солдат бросается на меня, замахива-ясь автоматом.

-- Кому сказал -- сесть!.. твою мать!

Я едва успеваю поднять рюкзак, и удар прикладом приходится по не-му. Охранник замахивается на меня ногой, но офицер властно кричит:

-- Отставить! Он со мной!

На этот раз автоматчик, слава Богу, слышит и отступает, продолжая ругаться. Я прохожу мимо него, офицер идет следом. Оборачиваюсь и вижу, как усаживают в снег бытовиков.

Метрах в двухстах от поезда нас ждет "воронок". Хотя "накопитель" пуст, меня сажают в "стакан" и закрывают дверь. Офицер и солдат с ог-ромной немецкой овчаркой на поводке стерегут меня снаружи. Оказы-вается, замок испорчен, и когда на повороте дверь "стакана" внезапно распахивается, собака реагирует молниеносно: она бросается на меня, припечатав к стене, оглушительно лает; лапы ее -- у меня на плечах, а вывалившийся из горячей пасти красный язык прикасается к лицу. Сол-дат быстро отдергивает пса, а я от пережитого страха срываюсь в крик:

-- Вам что, на одного человека обязательно надо два автомата и со-баку? Уберите немедленно эту скотину, садисты!

Офицер пересаживает солдата с овчаркой в общую клетку и задвигает за ними решетку. Дверь мою он не закрывает и примирительно говорит:

-- Вы правы, извините. У нас тоже бывают накладки.

Я постепенно прихожу в себя и начинаю думать о том, что меня ждет в зоне. Уголовный мир ГУЛАГа остался позади, впереди -- политиче-ский лагерь, встречи со многими интересными людьми, может быть, с друзьями и знакомыми...

Меня проводят через ворота зоны в какое-то помещение, мало похо-жее на тюрьму, и объявляют:

-- Вы в лагерной больнице. Пробудете здесь несколько дней на ка-рантине, а потом выйдете в лагерь.

"Зона после тюрьмы -- все равно что воля", -- вспоминаю я слова Виктораса, сладко засыпая на пружинной кровати с двумя простыня-ми...

5. ЗОНА НОМЕР 35