Не убоюсь зла

Проснувшись, я долго не мог понять, где нахожусь. В ушах еще стоял мат охранника, лицо обжигала слюна овчарки; я понимал, что моя жизнь зека продолжается, но в то же время какое-то странное, давно забытое ощущение домашнего покоя, предвкушение сладкого во-скресного отдыха не покидали меня, жизнь представлялась мирной и свободной. В чем дело?

Я лежал, глядя в потолок, тихо, не шевелясь: боялся спугнуть это чувство. Затем медленно-медленно повернул голову к окну -- и все по-нял: сквозь редкие прутья решетки, сквозь чистое стекло в комнату щедро лились солнечные лучи! А ведь я три года жил в камерах, где и днем, и ночью горел лишь электрический свет; "намордники" на окнах надежно закрывали от нас солнце...

Я подошел к решетке -- символу тюрьмы. Для меня она была сейчас символом свободы: впервые за эти годы я видел сквозь нее величавые зе-леные ели, на ветвях которых лежали слепящие глаза пласты чистейше-го снега, в запретной полосе искрился нетронутый наст, да и ряды колю-чей проволоки казались новогодними гирляндами, опушенными ватой...

Десять дней провел я в карантине. За это время там побывали и бесе-довали со мной начальник лагеря Осин, другие чины лагерной админи-страции; приходил и представитель КГБ майор Балабанов, но с ним я разговаривать не стал. На одиннадцатый день у меня отобрали всю одежду, выданную в Чистополе, дали новую и выпустили в зону.

Лагерь занимал небольшую, примерно пятьсот на пятьсот метров, территорию посреди леса, огороженную несколькими рядами колючей проволоки, подключенной к системе электронной сигнализации. Над зоной возвышался "скворечник" -- будка, где обычно сидел дежурный офицер во главе наряда прапорщиков. Заключенных в зонах для "особо опасных государственных преступников" всегда немного. В то время как, скажем, в "Десятке" -- колонии для уголовников, расположенной в нескольких стах метрах от нас, -- было около трех тысяч зеков, в нашей зоне заключенных насчитывалось всего лишь десятков семь-восемь. Но для меня, после тюрьмы, далеко не "всего лишь", а целых семьдесят-во-семьдесят человек! Теперь мне вместе с ними жить, по утрам выходить на перекличку, сидеть в столовой, работать, беседовать по вечерам... Это совсем другой образ жизни, не тот, что в тюрьме.

Когда я приехал в лагерь, значительную часть зеков в нем составля-ли так называемые "полицаи": люди, осужденные за службу во время войны в немецкой армии или полиции. Те, кто был арестован сразу по-сле войны, уже давно вышли на свободу, "полицаи" же, сидевшие со мной, угодили за решетку с опозданием и получили стандартные сроки для своей статьи: от десяти до пятнадцати лет.

Кто-то из них перешел на службу к немцам из лагеря для военно-пленных, измученный голодом и болезнями и уверенный в том, что со-ветские власти все равно будут считать его "врагом народа", кто-то жил на оккупированных территориях и был мобилизован немцами, когда до-стиг совершеннолетия; один долгие годы после войны скрывался под чу-жой фамилией, другой вернулся из Европы, обманутый обещанием ам-нистии, третий вообще не скрывался -- его время от времени вызывали на допросы, собирая показания на других людей, а потом сказали: при-шло время посидеть и вам...

Но все они -- все до единого! -- усердно служили сейчас новым хозя-евам, как когда-то -- немцам. Их взгляды, движения, даже походка вы-давали постоянный страх, хотя начальство, как правило, полицаям до-веряло и держало на теплых местах. Украинец Гаврилюк, например, де-лал свою карьеру при немецком штабе, потом, после войны, в родном сельсовете; в зоне он стал нарядчиком. При всех властях, в любых усло-виях ему была обеспечена штабная работа! В столовой, в больнице, в библиотеке, на складе -- везде, где полегче и посытнее, работали пол-ицаи. Впрочем, некоторые из них были настолько стары и больны, что трудиться уже не могли; часами бродили эти отставники по зоне или си-дели, греясь на солнышке, всячески показывая, что бездельничают, но обмануть нас было трудно, мы знали: у каждого из них -свой участок, они -- глаза и уши администраций. Очень скоро я обнаружил, что в ог-ромной -- по масштабам только что прибывшего из тюрьмы -- зоне спрятаться или уединиться с кем-нибудь для беседы почти так же труд-но, как и в просматриваемой и прослушиваемой насквозь камере.