Не убоюсь зла

Не всегда, конечно, такой старик разузнает, о чем вы разговаривали: можно беседовать шепотом или, скажем, по-английски, но скрыть, с кем ты общаешься в зоне, где, когда, как часто, невозможно. Среди полица-ев существовала жесткая конкуренция, шла настоящая война за инфор-мацию. Трудно было не рассмеяться при виде осведомителя, спешащего на вахту, чтобы, опередив своих коллег, первым заявить: три диссиден-та уединились в библиотеке и о чем-то подозрительно шепчутся. Что за этим последует -пошлет ли дежурный офицер прапорщика только разогнать "сходку" или прикажет еще и обыскать ее участников, а мо-жет, по распоряжению кагебешника, запланировавшего эту встречу, во-обще не вмешается, сказать заранее нельзя. Но в любом случае нет со-мнения, что свою пачку чая расторопный полицай получит обязательно. Как в большой зоне нетрудно определить статус чиновника из элиты по тому, к какому распределителю он прикреплен, так и в лагере по сорту чая, который пьет полицай, можно легко узнать, кому он служит. Грузинский чай второго сорта или краснодарский получен от прапорщи-ка или дежурного офицера; грузинский первого сорта -- от "кума" -- за-местителя начальника по режимно-оперативной работе -- или опера -- начальника оперотдела; индийский или цейлонский -- скорее всего от КГБ.

Другой способ поощрения полицаев, не требующий даже минималь-ных затрат, -- разрешение на получение внеочередной посылки. По за-кону, отсидев половину срока, зек имеет право на одну пятикилограммовую посылку в год. Что можно вкладывать в нее, а чего нельзя, опре-деляет лагерный кагебешник. Он может дать указание, и медчасть бу-дет ходатайствовать перед начальником колонии и, конечно, получит "добро", чтобы зеку разрешили по состоянию здоровья заказать из дома мед, шоколад, кофе, чай, мясные консервы...

Итак, будешь ли ты пить чай и если да, то какого сорта, получишь ли посылку, а если получишь, то что в ней окажется, целиком зависит от твоего поведения. Зачастую, правда, мне представлялось, что полицаям важны не столько сами сахар и мед -- многие из этих стариков были так больны, что и чифирь им был противопоказан как язвенникам, сколько сознание того, что советская власть относится к ним лучше, чем к другим зекам, раз позволяет получать недоступные другим продукты. Им, страдавшим не от униженности своей, а лишь от страха, это давало ощущение пусть временной, пусть относительной, но безопас-ности.

-- Вам хорошо, -- говорил мне в порыве откровенности один пол-ицай. -За вас на Западе шумят, а с нами тут что угодно могут сделать, никто и слова не скажет!

И действительно, кроме теплых мест в зоне, чая да посылок, рассчи-тывать этим людям было не на что. Диссидент, решивший освободиться любой ценой, может либо стать стукачом, либо публично покаяться: на-писать, а точнее, подписать письмо в газету или принять участие в пресс-конференции, где он отречется от своих взглядов и друзей и осу-дит спецслужбы Запада, вредно на него повлиявшие. И как бы ни был длинен список его "прегрешений" перед властями, как бы часто его до этого ни наказывали в лагере за нарушение режима, советская власть простит блудного сына, вернувшегося наконец под отчий кров. Иное де-ло -- полицай: он может быть на самой привилегированной должности в зоне, приятельствовать с ментами, даже распивать с ними втихаря вод-ку -- его никогда не помилуют.

Когда я попал в лагерь, фамилии некоторых полицаев показались мне знакомыми -- и действительно, это были те самые зеки, чьи пока-зания фигурировали в моем деле; они, проходившие как свидетели об-винения, утверждали тогда, что условия в ГУЛАГе хорошие, а заявле-ние Хельсинкской группы -- клеветническое.

Одну фамилию я вспомнил сразу еще и потому, что в деле моем ее носитель упоминался как пострадавший от сионистов: Бутман и Изра-иль Залмансон обижали ставшего на путь исправления Ударцева, а за-тем объявляли себя жертвами антисемитизма.

Ударцев был крупным, обрюзгшим, вечно мрачным и раздраженным мужиком. Когда-то, отступив с немцами, он остался во Франции, но, поверив в амнистию, вернулся. Свою неубывающую злобу он мог сры-вать на ком угодно, предпочитая, однако, тех, кто стоял хотя бы чуть выше него в интеллектуальном развитии. Евреев он ненавидел, посто-янно говорил об этом и всегда искал с ними ссор.

Мне рассказывали о тех случаях, когда Ударцев нарвался на серьез-ный отпор со стороны Бутмана и Залмансона. Оба были, естественно, наказаны администрацией: ведь они, сионисты, позволили себе отби-ваться от кулаков "вставшего на путь исправления" карателя...