Не учите меня жить !

Потому что, как ни стыдно в этом признаваться, я хотела его поцеловать.

То был лучший поцелуй в моей жизни, и дал мне его Дэниэл. Как ужасно, если он узнает, то сойдет с ума от гордости. Надо позаботиться, чтобы он никогда об этом не узнал, решила я.

Теперь я замечала все мелочи, которых не видела раньше. Например, проводя ладонями по дорогой ткани пиджака, почувствовала, какая у Дэниэла широкая, сильная спина.

Неудивительно, что он так замечательно целуется, думала я, пытаясь отвлечься от этих опасных мыслей. У него богатый опыт. Но потом он опять поцеловал меня, и я подумала: ладно, дело сделано, семь бед - один ответ, можно и еще разок. Он был восхитителен. У него был изумительный рот, невероятно гладкая кожа с мускусным привкусом. Он был мужчина, настоящий мужчина!

О боже, испугалась я, такое забыть я не смогу.

Он сам никогда не даст мне забыть. Какой стыд! После всех оскорблений, которыми я осыпала его за любовь к ближнему!

Если б я не настолько потеряла голову, то посмеялась бы над собой. Карен меня убьет. По существу, я уже труп.

"Как я могла допустить?" - потрясенно спросила себя я. А как было не допустить?

Все эти мысли промелькнули в моем мозгу и вылетели вон: их место заняло желание. Я умирала по Дэниэлу.

То и дело тоненький голосок внутри меня твердил: ты знаешь, кто это? Дэниэл, если ты еще не заметила. А заметила ли ты, где находишься? Да, правильно, в маминой парадной комнате. На диване имени святого отца Кольма.

Меня уже трясло оттого, как сильно я его желала. Я могла бы отдаться ему прямо здесь, сию минуту, на достославном диване для гостей, при том, что в соседней комнате находился мой родной отец. Мне было все равно.

А он ведь только целовал меня. Целовал и ласкал, но совершенно невинно, не переступая границ дозволенного. Я не знала, умиляться или раздражаться оттого, что он даже не пытался пойти дальше, завалить меня на диван, запустить руку мне под юбку.

Наконец он оторвался от меня и произнес:

- Люси, ты не знаешь, как долго я этого ждал.

Надо отдать ему должное - он был очень хорош. Голос у него звенел от страсти. Выглядел он замечательно. Зрачки так расширились, что глаза казались почти черными, прическа соблазнительно растрепалась, не то что обычно - волосок к волоску. Но больше всего мне понравилось лицо: такое бывает либо в большой любви, либо, по меньшей мере, от сильного желания.

Неудивительно, что он охмурил стольких женщин.

- Ах, Дэниэл, - неверным голосом заметила я, пытаясь улыбнуться, - ты наверняка это всем девушкам говоришь.

- Люси, я серьезно, - сказал он серьезным голосом, очень серьезным тоном, серьезно глядя на меня.

- И я тоже, - небрежно ответила я.

Здравый смысл, как бы мало его ни было, начал неохотно возвращаться в мою затуманенную голову, хотя все тело еще вздрагивало от неудовлетворенного томления.

Я смотрела на него и хотела ему верить, но знала, что нельзя.

Мы сидели рядом, близкие, но чужие, оба с грустным видом, я все еще в его объятиях. Гостеприимством Дэниэла я явно злоупотребила, но уходить до смерти не хотелось.

- Люси, прошу тебя, - сказал он, беря мое лицо в свои ладони бережно, будто ведро, до краев налитое серной кислотой.

Тут открылась дверь, и в комнату ввалился папа. Мы с Дэниэлом отпрянули друг от друга, будто ошпаренные, но он все-таки успел увидеть, что происходит, и это потрясло его и разъярило.

- Боже правый, - ззревел он. - И вы туда же! Прямо Содом и Бегорра какие-то!

64

В следующие несколько дней моя жизнь изменилась очень круто. У меня вдруг появился новый дом (или старый, это как посмотреть). Я рвалась немедленно отказаться от прежней квартиры: мне не терпелось начать новую жизнь и показать всем, насколько хорошо я к ней готова.

Надо же кому-то переехать к бедному папе, чтобы заботиться о нем, и совершенно очевидно, что я - первый кандидат на этот пост.

Если бы Крис или Питер вызвались помочь, я все равно настояла бы на том, что справлюсь сама. Впрочем, эти лоботрясы и не напрашивались. Мысль о добровольном переселении в родительский дом вгоняла их в ужас. Не то чтобы от них было много толку, изъяви они такое желание: со дня их появления на свет мама все делала за них, поэтому они едва умели налить воды в ванну, а о большем и речи быть не могло. Хорошо еще, научились самостоятельно завязывать шнурки. Я, в общем-то, была немногим лучше их, но знала, что как-нибудь справлюсь. Я научусь готовить рыбные палочки, пылко думала я, и то будет мой подвиг во имя любви.

Все мои знакомые пытались отговорить меня от переезда в Эксбридж. Карен и Шарлотта не хотели меня отпускать - и не только из-за тяжкой необходимости искать мне достойную замену.

- Но ведь у твоего папы все в порядке, - недоумевала Карен. - Многие живут одни. Зачем тебе непременно жить у него? Ездила бы к нему раз в два дня, договорилась бы с соседями, чтобы присматривали, и братья пусть помогают по очереди. Не многовато ли ты на себя берешь?