— Так, теперь не будем время терять, — сказал дядя, вид он приобрел сосредоточенный. — Когда Инеску ушел из участка?
— Да минут пятнадцать назад отпустили.
— Адрес проживания у вас имеется?
— Имеется. И проверили — помощник мой на коляске его домой отвез, у дворника удостоверился.
— А когда, — дядя обратился к хозяину, — исчез перстень?
Тот и приказчик вынули часы и оба подтвердили — около часа назад.
— Вот теперь вспоминайте, что происходило в течение этого часа — кто заходил, что делал?
Оба, взглянув друг на друга, замотали головами:
— Никого просто и не было, — сказал хозяин.
Однако приказчик, похоже, о чем-то вспомнил.
— Девочка, как раз перед приходом господина пристава.
Хозяин досадливо махнул рукой, но дядя очень заинтересовался:
— Какая-какая девочка?
— А маленькая, с гувернанткой. Расплакалась — горшочек с гортензией ей, вишь, понравился на нашем подоконнике. «Купи-купи», — требует у гувернантки.
— Мы так отдали, — морщится хозяин, желая отделаться от пустяка.
— Дрожки ваши здесь, господин пристав?
— Тут рядом.
— Где живет Инеску?
— А в Колокольном.
— Срочно туда, Срочно!
Пристав сам управляет, гонит лошадь и загодя кричит вперед, чтобы освобождали дорогу.
Вот уж миновали Цветной бульвар, въехали в широкий переулок, дорога пошла на подъем, но сильная лошадь почти не убавила хода.
Здесь меньше людей на пути... и впереди высаживаются с извозчика девушка и маленькая девочка.
Девушка берет с сиденья горшок с цветком.
Они направляются в проулок между домами.
Пристав хлещет лошадь.
Девочка присядает на мостовой, что-то привлекло ее любопытство.
— Фу, попались, — облегченно вздыхает дядя.
Старшая торопит ее, они начинают двигаться вглубь, но мы уже выскакиваем на тротуар.
— Сударыня, сударыня! Да, я вам.
Девушка остановилась к нам в пол оборота, ее взгляд перешел на пристава, в глазах мелькнуло беспокойство.
Теперь мы рядом.
Ребенок смотрит с любопытством, приоткрыв рот, на вид девочке лет шесть.
Горшок с гортензией в руках у девушки, она перекладывает его в дальнюю от нас руку.
Лицо у нее южное, смуглое, глубоко посаженные темные глаза и удлиненный носик.
Дядя обращается не к ней, а к ребенку:
— Ты любишь цветы, да?
— Да-а.
— А знаешь, что сделаем, — дядя достает три рубля, — вот на эту денежку ты купишь себе два таких горшочка и очень-очень много конфет.
Он протягивает бумажку и маленькая ручонка неуверенно, но берет.
Ребенок уже немножко понимает про деньги, и что ему, правда, дают немаленькое богатство.
— Поменяемся, да? А я возьму себе горшочек.
Девочка согласно, она уверенно кивает.
Пристав подходит и без всяких церемоний забирает горшок — та не сопротивляется.
— Вы кем приходитесь господину Инеску? — спрашивает ее дядя.
Та молчит, смотрит в сторону... с усилием сглатывает.
— Ладно, передайте ему — пусть готовится к отъезду на родину. Завтра получит предписание.
Мы поворачиваемся и идем к дрожкам, я на ходу обернулся и помахал ребенку рукой, мне радостно ответили тем же.
Дядя почти торжественно вносит горшок в магазин, сзади мы с приставом.
— Вот вам ваш цветочек, господа. А теперь поковыряйте землю вокруг ножичком.
Взяв горшок, приказчик уходит с ним куда-то за занавеску.
Хозяин взглядывает на нас недоверчиво, затем идет к двери и вешает табличку «Закрыто», почти тут же за занавеской слышен возглас, сразу появляется и приказчик с поднятой рукой — между большим и указательным пальцами перстень.
Хозяин, охая, берется за сердце.
Пристав спешно сажает его на стул.
— Не оригинальный прием, — начинает дядя, — в Чикаго как-то заходит барышня с горшочком цветов, смотрит серебряные недорогие браслеты, один ей ужасно нравится, но денег нет с собой. Просит отложить для нее браслет, через час она будет с деньгами. И выпархивает. Горшок с цветочком забыла. Дальше всё развивается в точности как у вас с дорогим перстнем, а скоро является барышня с деньгами за браслет и, ох, горшочек она забыла. На нее почти не обращают внимания. Вам лучше, полегче дышится?
Хозяину, действительно, лучше; спрашивает — чем может отблагодарить.
— Напишите на генерал-губернатора благодарственное письмо за раскрытие преступления сотрудниками генерала Казанцева. А мы не гордые, неправда ли, Серж?
Только ступили за порог магазина, дядя озабоченно произнес:
— Что-то ужас как пельменей хочется. Моя нянька говорила не ужас, а «ужасть» — по-моему, это выразительнее. Так вот, ужасть как пельменей хочется. Где у нас трактир сибирского наклонения?
— Кажется, на Пречистенке, или где-то неподалеку.
— Едем без промедления!
Вскоре я узнал от Казанцева, каким образом высылают людей, не уличенных в совершении преступления.
«Вот, о конституции поговаривают, дескать, неограниченная монархия нехороша. Оно, возможно, и так, только монархия у нас сверху донизу. И молдаванина этого я выслал по месту жительства собственным распоряжением — на два года безвыездно под наблюденье полиции. А при конституции какая б была канитель».