Не выпускайте чудовищ из шкафа

Убивать. Умирать, надеясь, что все-таки дотяну до своих и не сдохну. Как же я мечтала, что буду просто жить. А когда вот получилось, то оказалось, что просто жить как раз и не просто.

И вообще.

Что со мной не так? Или… все так? Просто я уже не могу иначе? И не только я, выходит?

В кабинет я заглянула. И трубку телефона сняла, ожидаемо услышав в ней тишину. Стало быть, связи нет. На пару дней камни все же выбило.

Софья так и сидела, правда уже с Девочкой, которая устроилась у Софьиных ног, и картами.

– Тебе бы лучше у Бекшеевых пожить, – сказала я, сунув нос в холодильник.

Кастрюля с борщом. Еще одна – с котлетами, судя по запаху, вполне свежими. Рагу. И мясной рулет. Я стащила котлету, бросила на ломоть хлеба. И сыра отломала кусок.

Вкусно.

– В этом нет смысла. – Софья вновь выложила карты. Но хоть без Покойника, правда мрачный вид той дамы, что легла первой, мне не понравился. – А карты молчат.

– Ты же раскладываешь.

– И что? Дело ведь не в картинках. В ощущениях. Карты – лишь проводник, а я ориентируюсь на то, что чувствую… и да, поэтому рисую новые, когда старые уходят.

– Я не спрашивала, между прочим.

– Я почувствовала.

– Ты не менталист.

– Дар пророчества – это близко к ментальному, как и повышенная эмпатичность. – Карты она убрала. – Мне не нравится, что происходит, но я не могу это изменить.

– Сапожник, расскажи про него.

Молчание. И поджатые губы.

Ну да, я ведь не удержу все в секрете. И не потому, что не хочу, тут уж дело такое, что не до секретов. А ей это кажется предательством.

– Там, в госпитале, я… потерялась.

– Среди вероятностей?

– Да. Среди тех, прошлых вероятностей. Знаешь, я ведь думала, что и вправду лучшая… Самая одаренная. Талантливая. Мои прогнозы были точны. Меня ценили. Хвалили.

Знакомо.

Собаку нужно поощрять. Это же основа основ дрессировки. И тогда команды она будет выполнять задорно и с радостью.

– Я и возомнила себя непогрешимой.

– В том, что случилось, не было твоей вины. Или моей… ничьей вообще.

Но сказать это проще, чем поверить в сказанное.

– Это мне тоже говорили, – отмахнулась Софья. – Но я пыталась увидеть, как оно могло бы быть… раз за разом. Вытаскивала из памяти. Проигрывала. Это запрещено. Это может привести к зацикливанию. Оно и случилось. Я закрывала глаза и оказывалась там. И кричала, предупреждала, что идти нельзя, только все равно. Нас раз за разом накрывало залпом. И мы умирали. Все мы.

– А потом?

– А потом однажды я оказалась не в лесу. В лагере. Тоже лес, только другой. Колючая проволока. Вышки. Люди. Очень худые люди, которые скоро умрут. Я это знала. А еще, что ничего не могу для них сделать. Списки… были списки. Я приезжала в этот лагерь в составе комиссии, которая… – Она замолчала.

А я дожевала котлету и облизала пальцы.

– Это не твои воспоминания.

– Не мои. Говорю же, дар пророка сродни ментальному. Что-то там с информационным полем связано… есть теоретические выкладки, что мы на самом деле не видим, а пользуемся готовым, существующим где-то вовне, в этом самом информационном поле. Но я не настолько умна, чтобы понять теорию. Однако я видела. Видела, как их сортируют. Людей. И одни умрут. Другие будут работать, пока не умрут. Третьи… третьи послужат материалом. Я ничего не делала сама. Находились те, кто делал. Моя задача была смотреть. Запоминать. Передавать… информацию. Подниматься выше. Чем выше должность, тем больше информации. А люди… люди тогда везде умирали.

Слабая отговорка.

Зато кое-что становится понятным.

– Он был…

– Шпионом. Разведчиком. Еще до начала войны внедрили.

Значит, кто-то подозревал, что война все-таки случится? Но подозрений оказалось недостаточно, чтобы предотвратить.

– Он играл студента, который бежал из империи… социал-радикала. Даже дело состряпали. И взрыв был, в котором его обвинили. Остальные, кто участвовал, полегли. Их просто не брали живьем. А он вот сбежал. Там его и подобрала германская разведка. Сперва он учился. Потом… потом сумел зацепиться в исследованиях. О превосходстве арийской расы. Да… он был умен. Исполнителен. И его проверяли, не раз и не два. Несколько ментальных сканирований.

И значит, крыша у Сапожника не просто протекает. Она у него изначально дырявая, как старое решето.

– Он их прошел. Его готовили и к такому. Блоки ставили на глубокое сканирование, да и коррекцию личности в целом провели. Вот и прошел проверку. После начались обработки. Мягкие. На укрепление лояльности. В какой-то момент он просто потерялся. Поверил, что… во все это. Что это правильно. И так, как нужно. Он и работал вполне искренне. Пока связной не разбудил спящие закладки.

И потекшая крыша стала трещать.

Что-то мне уже не по себе.

Нормальный человек такого не выдержит. В здравом уме.